Разговоры запросто
Шрифт:
Фабулла. Но это уже не во власти матерей, чтобы дети всегда хранили страх божий!
Евтрапел. Пожалуй. Но неусыпные увещания так важны, что Павел полагает необходимым предъявить обвинение матери, если дети изменили добрым нравам. И, наконец, если ты сделаешь все, что от тебя зависит, бог соединит свою подмогу с твоим усердием.
Фабулла. Меня, Евтрапел, твои доводы убедили. Вот если бы ты еще смог убедить моих родителей и супруга!…
Евтрапел. Это я тебе обещаю, лишь бы ты подала голос в мою пользу.
Фабулла. Подам, не сомневайся.
Евтрапел. А можно ль поглядеть на мальчика?
Фабулла. Конечно! Эй, Сириска,
Евтрапел. Какой славный! Говорят, что первая проба заслуживает снисхождения. Но ты и по первому разу показываешь искусство самое высокое.
Фабулла. Это ведь не ваяние, тут искусство ни к чему.
Евтрапел. Верно. Это литье из воска. Но что бы это ни было, а вышло на редкость удачно. Хоть бы гобелены выходили у тебя не хуже!
Фабулла. А вот ты — так наоборот: удачней на полотне изображаешь, чем рожаешь.
Евтрапел. Так угодно природе — она не со всеми обходится одинаково. Но как она хлопочет, чтобы ничто не пропало бесследно! В одном человеке воспроизвела двоих: нос и глаза · — отцовские, лоб и подбородок — материнские. Такой драгоценный залог любви можно ли доверить чужой заботе? Те, кто на это идет, мне кажется, жестоки вдвойне: они подвергают опасности не только младенца, с которым расстаются, но и себя самих, потому что молоко, обратившись вспять и испортившись, нередко вызывает опасные болезни. И получается, что, тревожась о красоте одного тела, нисколько не тревожатся о жизни двух, и, спасаясь от преждевременной старости, находят безвременную кончину. Как назвали мальчика?
Фабулла. Корнелием.
Евтрапел. Имя деда со стороны отца. Если бы в нем повторилась безукоризненная чистота этого человека!
Фабулла. Постараемся, насколько хватит сил. Но послушай, Евтрапел, у меня к тебе одна очень большая просьба.
Евтрапел. Считай меня своим рабом: приказывай что хочешь — отказа ни в чем не будет.
Фабулла. Ну, так я дам тебе вольную только тогда, когда ты завершишь доброе дело, которое начал.
Евтрапел. Что ты имеешь в виду?
Фабулла. Чтобы ты указал мне, как сперва следить за здоровьем ребенка, а после, когда он окрепнет, как подвести невинную душу к первым основам благочестия.
Евтрапел. С большой охотою, — если достанет ума, — но в другой раз; а теперь иду просителем к твоему супругу и отцу с матерью.
Фабулла. Бог тебе в помощь!
Паломничество
Менедем. Что это?! Неужели передо мною Огигий, мой сосед, которого добрых шесть месяцев никто из наших не видал? Был слух, будто его уж и на свете нет. Да, он самый, если только я не рехнулся! Подойду и поздороваюсь. Доброго здоровья, Огигий!
Огигий. Здравствуй и ты, Менедем.
Менедем. Какие края и земли возвращают нам тебя в целости и сохранности? А то ведь разнесся печальный слух, будто ты переплыл Стигийскую топь [346] .
Огигий. Наоборот, — слава небесам! Никогда еще я не чувствовал себя так хорошо, как в это последнее время!
Менедем. Дай тебе бог всегда с такою же легкостью рассеивать вздорные слухи подобного свойства. Но что это за убор? Ты усыпан ракушками, усеян оловянными
346
Древние изображали Стикс, через который Харон переправляет в своей ладье души усопших, то в виде реки, то в виде заболоченного озера.
347
Так Эразм называет здесь бусины четок.
Огигий. Я побывал у святого Иакова Компостелльского, а после — у чтимой по всей Англии Богородицы Приморской. Сказать точнее, у Богородицы я был уже в другой раз [348] , а впервые посетил ее три года назад.
Менедем. Для развлечения, верно, путешествовал?
Огигий. Нет, из страха божия.
Менедем. Не греческие ли книги внушили тебе этот страх?
Огигий. Моя теща дала обет, что, если ее дочь родит живого и крепкого младенца мужского пола, я буду приветствовать и благодарить святого Иакова лицом к лицу.
348
Сам Эразм тоже побывал в Уолсингэме дважды — в 1512 и 1514 гг.
Менедем. И ты приветствовал святого только от себя и от тещи?
Огигий. Нет, от всей семьи.
Менедем. Ну, на мой взгляд, оставь ты Иакова без приветствия, семье от этого ущерба не было б ни малейшего. Однако скажи, пожалуйста, как отвечал святой на изъявления благодарности?
Огигий. Никак. Но когда я поднес ему дар, мне показалось, что он улыбнулся и легонько кивнул. И тут же протянул мне эту раковину, похожую на черепицу.
Менедем. Почему именно такой подарок, а не какой-нибудь еще?
Огигий. Потому что этих раковин у него громадный запас: их выносит море по соседству.
Менедем. Какой любезный святой! И роженицам помогает, и о гостях заботится. Но что за новый способ давать обеты — чтобы самому палец о палец не ударить, а все труды переложить на другого? Представь себе, ты пообещался бы, что, если дело, которое ты начал, завершится благополучно, я буду поститься дважды в неделю; как ты полагаешь, исполню я твой обет?
Огигий. Полагаю, что не исполнишь, даже если пообещаешься от собственного имени: надувать святых тебе в забаву. Это ведь не кто-нибудь, а моя теща; пришлось повиноваться. Сам знаешь, каковы женщины. Впрочем, и ко мне это имело самое прямое отношение.
Менедем. А чего ты опасался, если б не выполнил ее обета?
Огигий. К суду, конечно, святой притянуть бы меня не мог, но на будущее мог бы сделаться глух к моим молитвам или исподтишка навести беду на моих близких. Сам знаешь, какой нрав у власть имущих.
Менедем. Как поживает достойнейший муж Иаков?
Огигий. Намного хуже прежнего.
Менедем. А причиною что? Старость?
Огигий. Болтун! Ты же знаешь, что святые не старятся. Нет, всему виною новые убеждения, распространившиеся по миру: из-за них Иакова приветствуют реже, чем встарь, а если кто к нему и приезжает, то с одними только приветствиями, дарить же — не дарит ничего или самую малость, утверждая, что эти деньги лучше употребить на помощь беднякам.