Разгром на востоке. Поражение фашистской Германии. 1944-1945
Шрифт:
В течение нескольких минут казалось, что квартердек «Штойбена» останется выше воды. Ужасные крики стихли. Но прошел час, и судно медленно погрузилось в море. Корма поднялась из воды, выставив наружу вращающиеся винты. Группы мужчин и женщин на кормовой палубе погрузились в воду, все еще цепляясь друг за друга. Некоторые попали в лопасти винтов и были отброшены в сторону. Крик внутри судна поднялся снова – незабываемый для всех, кто выжил. Затем судно погрузилось почти прямо, втянув за собой сотни тех, кто дрейфовал в воде. Тысячеголосый крик прекратился.
Во внезапной тишине, которая наступила в вечернем темном море, в свете прожекторов началась борьба за жизнь тех, кто покинул судно и избежал всасывания. Она длилась в течение многих часов. Суда эскорта спасли почти триста мужчин, женщин и детей. Они настолько замерзли, что не могли схватить веревки, брошенные им. Большинство из них нужно было втаскивать на борт. Мертвые дрейфовали с восковыми лицами. Многие из тех, кого подняли на борт, так и не пришли в себя.
10 февраля на рассвете суда эскорта должны были прекратить спасательные работы. Несколько часов спустя они вошли в док в померанском порту Кольберг, чтобы отпустить горстку оставшихся в живых. Никто не знал числа тех, кто утонул. Это число могло быть только приблизительно оценено. И оценки показали, что их, возможно, было три тысячи.
Ночью 19 марта молодой корветтен-капитан плыл среди приблизительно тридцати рыбацких катеров, которые были поставлены на якорь у берега Фрише-Нерунг, чтобы брать беженцев и везти их через Гданьский залив до Хелы на Путцигер-Нерунг. Оттуда они были бы эвакуированы по воде. Такие транспорты теперь проводились ночь за ночью, чтобы спасти как можно больше людей. Над Гдыней небо было красным, огни сияли за пределами Данцига.
Офицер причалил и пошел в свой блиндаж. В течение почти двух недель он работал в Гдыне без чьей-либо помощи. Но затем военному начальству показалось желательным ввести человека, который имел больше золотого галуна на рукавах и плечах, кого-то, кто мог защитить молодого офицера и его планы от генералов. Адмирал Бухарди прибыл в Гданьский залив в середине февраля. Немного позже эти двое переместились из Гдыни в Хелу, который превращался в основной порт эвакуации и поставок.
Полуостров, названный Путцигер-Нерунг, выдававшийся в Гданьский залив и когда-то населенный несколькими сотнями рыбаков и их семьями, стал отрезком мертвой земли. Русские воздушные налеты разрушили дома. В редком лесу расколотые деревья лежали разбросанными по земле – русская артиллерия на материке взяла Хелу под обстрел. Все же адмирал и его помощник не имели выбора, кроме как доставить по возможности всех людей из портов, которым угрожают, и даже с открытого побережья на этот полуостров, над которым еще не нависла непосредственная опасность оккупации. Отсюда их можно было переправить морским путем. Трупы, торчащие из-под наскоро сделанных укрытий, были привычной картиной на полуострове. В январе и феврале, когда ледяные штормы проносились по Хеле, за ночь умирали тысячи.
В блиндаже было тихо. Адмирал Бухарди отсутствовал – он приболел. Молодой офицер был один. Он снял ботинки и пальто, склонился над диаграммами, чтобы проверить конвои, которые должны были прийти сегодня вечером, и суда, которые должны были возвратиться пустыми. Если все хорошо сложится, то двадцать пять тысяч душ оставят залив сегодня вечером; двадцать пять тысяч, которых можно будет добавить к одному миллиону двумстам тысячам тех, кого уже отправили через море. Он знал, что эти цифры только приблизительны, и все же они, возможно, принесли ему чувство удовлетворения, несмотря на потерю «Густлофа», «Штойбена» и нескольких меньших кораблей. Но он знал и транспортные условия, при которых были достигнуты эти результаты. Он провел рукой по лбу и подумал: «Спокойно!» Потом собрал радиодонесения и доклады, которые поступили в его отсутствие.
Гавань Свинемюнде и порты в заливах Киля и Любека едва ли были в состоянии принять большие транспорты с беженцами. Русские воздушные налеты и британские мины достигли такой величины, что вход в порты стал почти невозможным. Остались только несколько маленьких гаваней в Германии, а в Дании – Копенгаген.
Он стал картировать новый курс. Появился помощник с новостью, что два торпедных катера потоплены. Сколько беженцев было спасено, оставалось все еще неизвестно. Офицер продолжил работать. Этой ночью десятки тысяч должны быть эвакуированы. Они ждали в беспомощном отчаянии, и только он один мог им помочь.
Около десяти часов утра 16 апреля лейтенант Бринкман и скудные остатки его дивизии загружались на конвой, который стоял на якоре у Хелы.
Каждые три часа, начиная с его прибытия, русские самолеты появлялись над полуостровом. Они кружили над портом и судами снаружи и сбрасывали бомбы нового типа.
Последний налет только что закончился. Взгляд Бринкмана упал на мертвую девочку на пирсе, остекленевшие глаза которой уставились в небо. Оставшиеся в живых толкались у барж, которые должны были взять их на суда.
Переполненный катер лейтенанта остановился рядом с пароходом «Гойя». Все морские баржи передавали свой человеческий груз на камуфлированные грузовые суда. День был ясным. Беженцы и солдаты взбирались на погрузочные сети. Краны поднимали на борт военное оборудование, багаж и коробки. В кустарных зенитных башенках на грузовых судах команды высматривали русские самолеты.
В двенадцать часов «мясники», как их стали называть в Хеле, прибыли и пролетели над судами. Их красные звезды сияли. Слабый огонь из башенок не мог их прогнать. Они круто снижались, простреливая палубы судов или нападая на баржи. Везде, где падали их бомбы, оставались мертвые и раненые.
Бринкман прошел через отступление 2-й армии к Данцигу и видел ужас и разрушение. Но он никогда не мог забыть той баржи с грузового судна, приблизительно с тридцатью мужчинами и женщинами от семидесяти до восьмидесяти лет, возможно прибывшими из дома престарелых. С душераздирающим терпением они сжимались или лежали на своих вещах и носилках, ожидая, когда их возьмут на борт. Две бомбы поразили баржу. Мгновение спустя, когда над судном развеялся дым, ни один из них не пошевелился. Тонкие красные струйки бежали по бортам баржи.
Он не забыл и другую сцену. Суда были наполнены до отказа, но баржа за баржей прибывали от пирса, заполненные людьми, умоляющими, чтобы их взяли с собой. Семь тысяч человек уже втиснулись в трюмы «Гойи» – капитан объявил, что возьмет еще двадцать – и ни одним не больше. Восемнадцать прибыли на борт. Еще двое, однорукий молодой человек и его жена, стояли на барже лицом к лицу с двумя стариками, одетыми в пыльные черные одежды, казалось, что это были родители молодого человека. Молодой человек говорил с ними или, скорее, кричал и проклинал, его голос был громким и разъяренным. Он сказал, что они, старые, должны остаться тут – они бесполезны, в то время как у него и его жены впереди долгая жизнь. Старики молча смотрели на него. Его голос повысился и надломился, как будто жажда жизни овладела им целиком. Сирена «Гойи» завыла, и он резко повернулся. Здоровым плечом он подтолкнул жену к погрузочной сети и сам стал подниматься вверх, невероятно быстро и ловко цепляясь здоровой рукой и культей. Его жена также карабкалась, таща за собой тяжелый узел. Баржа возвратилась к Хеле. Молодой человек не оглянулся назад.