Разгром в Сент-Луисе
Шрифт:
Все же Пальмиери с трудом сохранял спокойствие. Глаза его горели при виде затруднительного положения босса, руки чесались.
— Ладно, — сказал он под конец. — Все назад, парни. Делаем, как он говорит. Джерри — у нас нет другого выхода. Мы делаем единственное, что нам остается.
Все отступили на территорию поместья.
Джейк запер ворота.
Все скрылись из вида, сохранилась только разлитая в воздухе напряженность.
У Чилья из уголка рта текла кровь. Болан вытащил из его рта ствол «беретты» и приставил к виску. Он немного ослабил хватку, позволив Чилья дышать более
— Вот мы и одни, Джерри.
В глазах «председателя» отражался ужас и непреодолимое желание жить. Но Джерри Чилья не был сосунком и умел трезво оценивать положение.
— Что тебе нужно? — пробормотал он.
— Все может закончиться быстро и к обоюдному удовольствию. Ты просто скажешь мне одно слово.
— Что за слово?
— Название парохода.
— Какого еще парохода?
— Послушай, старина, я сказал, что все может закончиться быстро, но если ты будешь задавать вопросы...
— Я ни черта не понимаю — что тебе нужно?
— Мне нужна Тони.
— Да? Ну... я и не знал, что ты ее знаешь. Я так понял, что она ушла с тобой этим утром, только никак не мог взять в толк, почему.
— Она — мой человек в твоем гадюшнике.
— Тони?!
— Да.
— Не пудри мне мозги!
— Выбирай слова, Джерри. Мне нужно всего лишь название парохода Паттриччи.
Председатель видимо плохо играл в покер. Его мысли слишком явно читались в суетливо бегающих по сторонам глазах.
— О-о. Которого?
— Того старого колесного, над которым все потешались.
— "Миссиссипи Куин".
— Точно?
— Ты же сказал — колесный. Другого нет.
— Где он его прячет?
Джерри Чилья трудно было назвать чертовски находчивым человеком.
— Где-то на реке, — высказал он глубокую мысль.
— Я тоже не считаю, что где-то в пустыне, дружище. Это очень большая река.
— Я не знаю, где он его прячет.
— Ну-ну! Ты может еще скажешь, что никогда его не видел?
В глазах мафиози отражалась лихорадочная работа мысли.
— Нет. Не видел. Я только слышал, как ребята как-то над ним смеялись. Я же здесь недавно, ты знаешь.
— Так значит «Миссиссипи Куин». Ты уверен?
— О да! Совершенно уверен.
— Учти, парень, я веду переговоры серьезно. Я расстраиваюсь, когда мне лгут. И если я обнаруживаю, что меня попытались обмануть, то обычно я возвращаюсь к таким нечестным людям, причем настроение тогда у меня жутко портится. И тебя, Чилья, я тоже могу разыскать. Где бы ты ни был.
— Я верю, верю. Я тебе не вру. Это «Миссиссипи Куин». Старый колесный пароход. Другого такого на реке нет.
Болан обезоружил мафиози и оттолкнул его подальше от машины, после чего ударил по газам, задним ходом выскочил на улицу и доехал до поворота, где с визгом покрышек развернулся и, взревев мощным мотором, помчался прочь.
Сзади не было ни выстрелов, ни погони. Собственно, Болан их и не ожидал.
Он только что дал «председателю совета» интригующую зацепку, над коей стоило поразмыслить, и информацию, ценность которой компенсировало испытанное у ворот унижение.
Болан ухмылялся. Подумать только — «Миссиссипи
Ясное дело, Чилья никогда не слышал об этой причуде Джулио. Но ребята его просветят. И тем быстрее вовлекут и его и себя в западню «Конг Хай».
Глава 21
Бывали времена, когда Маком Боланом овладевало чувство роковой неизбежности и самодостаточности событий, когда не человек управлял их ходом, а — по выражению Эмерсона — события для своих целей использовали человека как верховое животное. Сейчас наступило как раз такое время.
Слова и поступки людей, события прошлого, настоящего и будущего складывались в узоры, образовывали схему, столь совершенную по своей симметрии и гармонии, что начинало казаться, будто события существуют сами по себе, они сами себя порождают и управляют временем и жизнью, и что события и их становление более важны и сильны — и даже более реальны — сами по себе, нежели любой из вовлеченных в эти события людей.
Тут он и покоился, старый речной реликт, застывший в своей водной могиле и размышляющий о прошлом, подобно престарелому джентльмену, пережившему времена физической и умственной зрелости и скептически перебравшему все поводы для продления собственного существования. Джулио, кажется, не зря стал посмешищем «всего Востока»: «Юбилей» явно не подлежал реанимации. Красноречивые вздутия и деформации в деревянных частях судна говорили не о необходимости косметического ремонта, а о том, что дерево прогнило до основания и процесс старения зашел столь далеко, что стал уже необратимым, а от болезни, поразившей корабль, есть лишь одно лекарство: достойная кончина.
Но, конечно, в свое время «Юбилей» был весьма блестящим джентльменом. Он видывал времена и людей, которые обессмертили себя вместе с рекой в песнях и сонетах. Сама-то «старая леди река» катила вдаль свои воды размеренно и уверенно, постоянно, вечно, но нельзя было назвать рекой ежедневно обновляющуюся воду. Так же, как нельзя считать рекой русло, берега и любые другие скопления молекул. Реку делает событие — событие, сосуществование, совпадение в пространстве-времени русла, берегов и текущей воды. И событие — событие рек, пароходов и людей — составляет саму историю. События были вечными. И верно сказал Эмерсон, события использовали людей для своих целей.
Болан не имел ничего против этого. Загадки жизни хорошо укладывались в эту динамическую схему и оправдывались, вплетенные в узоры бытия, как красные нити боли и зеленые нити радости.
Таковы были вечно ткущиеся, бесконечные узоры жизни.
Первой по трапу сбежала Тони. Она влетела в его объятия с радостным визгом и индейскими боевыми воплями, и он подхватил ее и закружил вокруг себя. На ней были красные брюки и помятая вельветовая куртка. Выглядела она великолепно и вполне в духе времени, и Болан мог только слать свою благодарность куда-то во Вселенную, туда, где ткались нити человеческих судеб.