Разгул страстей, или Дорога к счастью

Шторк-Шива Людмила

«Докатился, – ругал он себя в душе, – ненавижу маскироваться! Неужели весь этот кошмар двойной жизни никогда не кончится! Кто его дернул искать меня?! Лучше бы никогда не слышать этих голосов, не видеть этих рож!»

И все же какая-то неведомая сила тянула его в дом, где он вырос, как кролик ползет в пасть удава, ужасаясь и издавая испуганный писк. Артур не знал, но чувствовал, что должен в последний раз взглянуть на свой дом, который часто снился ему в ночных кошмарах, и лишь изредка подбрасывая в памяти светлые моменты, когда на мать вдруг нападал приступ раскаяния в пьяном угаре и она, плача, гладила его по голове, дыша на него перегаром:

– Может быть, ты и не виноват, что ты сын этого

урода? Я – плохая мать для тебя!

Но эти моменты, в которые он все же боролся с отвращением к перегару, были самыми светлыми воспоминаниями мальчика. Были еще воспоминания более частых моментов, когда он тащил ее домой пьяную, чтобы не замерзла на улице, так как боялся остаться на земле совсем один, и частый вопрос матери, продолжение которого он знал наизусть:

«Ты любишь свою мамочку? …Достань денег на бутылочку».

Незадолго до звонка, Артур услышал шутку, над которой смеялись все в офисе, кроме него: «До пяти лет я был уверен, что мое имя «Пошел вон»». Артур не мог сказать точной фразы, но что-то подобное было и в его жизни, а потому шутка прозвучала для него уже не шуткой.

«О мертвых не вспоминают плохого» – вспомнил Артур поговорку.

– Может быть, плохого и не вспоминают, но что я могу вспомнить хорошего? – невольно спросил себя мужчина.

Он вновь глубоко задумался, затем улыбнулся, вспомнив мать, пришедшую домой, ранней осенью в пять часов утра. Минувшим вечером она ушла за выпивкой, прямо в ночной сорочке, ей не хватило бутылки дешевого вина, что принес Артур из магазина, и пропала. Когда мать не вернулась через четыре часа, Артур встревожился и пошел искать. Он бегал по ближайшим улицам, по соседям и магазинам, в поисках матери до трех часов ночи, затем обессилев от страха и слез, вернулся домой, упал на постель и уснул.

На рассвете мать вошла в дом и громко выругалась.

– Вставай, соня, ты что, не видишь, мать пришла! Сегодня ты мне должен три «флакона» поставить, я сегодня девчонку спасла! Твоя мать сегодня герой!

– Мам, что случилось? Где ты была? – еще не до конца проснувшись, пробормотал Артур, поднимаясь с кровати и протирая глаза.

– Пока ты здесь бока отлеживаешь, я человека спасла! – горделиво подняла голову мать.

– Мам, что ты говоришь, проспись… – вздохнул мальчик.

– Ты что, не веришь своей матери?! – возмутилась женщина, – а я на самом деле девчонку спасла.

Женщина, стоя посередине комнатки, размахивая почти пустой бутылкой водки, явно жаждала рассказать о своем «подвиге» и Артур понял, что ему придется выслушать ее. Окончательно проснувшись, он поблагодарил судьбу за то, что мать жива и что она нашлась, и приготовился слушать.

– Вечером я не смогла найти выпивки у соседей, от этих гадов ничего уже не дождешься, и я пошла к своей школьной подружке, мы с ней уже давно – давно не виделись. Сонька живет около кладбища, так что пришлось телепаться через пол города…

Артур взглянул на грязную ночную рубашку матери и представил, как она идет по ночному городу пьяная, и ему стало мучительно стыдно, а мать продолжала:

– Сонька не стала пить со мной за встречу, она теперь крутая стала, «цивильная», но на выпивку дала и не пожадничала, сказала, чтобы я за нас двоих за встречу выпила. Я, естес-с-с-твенно выпила за двоих, не пропадать же водочке. А потом я пошла домой через кладбище, да споткнулась и упала в недокопанную могилу. Сначала старалась вылезти, но не получалось никак. А потом я решила поспать немного, а то я так устала, пока дошла туда… там на кладбище так тихо и в этой ямке было листьев сухих много, тепло и сухо. Так вот, сплю я, никого не трогаю, а тут какие-то мужики девчонку на кладбище притащили, не знаю, насиловать хотели или убить… Она так орала, будто бы всех мертвецов разбудить хотела: «Помогите! Помогите!» Ну, мертвецы, естес-с-ственно, не проснулись, а я проснулась. Я встала, смотрю, а они ее уже почти раздели, порвали на ней все. Могила оказалась с другой стороны еще только начатая, ночью я не заметила, а когда начало рассветать тут я и увидела, как выйти из ямы, ну и я легко вышла. Я постояла, посмотрела, а потом говорю: «Оставьте девушку!». Они тут давай тоже орать как ненормальные и бегом оттуда. А эта неблагодарная девка, вместо «спасибо» как заорет: «Привидение!» и деру тоже. Я даже выругаться не успела. Убежала, бесовка, нет чтобы бутылочку дать за спасение ее шкуры… неблагодарная! Но ты же мой сыночек, ты достанешь мамочке выпить! – наклонилась женщина к сыну.

– Мам, у тебя же есть еще, – Артур невольно отшатнулся от сильного перегара, которым дохнула на него мать, – ты закуси лучше, а то живот болеть будет.

– Ты заботливый мой! – потрепала женщина сына по голове, – затем грубо оттолкнула, – весь в папашу, тоже воспитывать берется. Без тебя знаю, закусывать мне или нет!

Она прошла мимо, вливая в себя остатки горячительной жидкости. Допив до дна, она крякнула, вытерла рукой рот, и упала на постель. Пробормотав что-то о сильной усталости и о том, что с утра пораньше проделала длинный путь, женщина уснула.

Вспомнив сейчас этот случай, Артур невольно улыбнулся, представив, как насильники и жертва в ужасе убегают с кладбища, напуганные ночью лохматой женщиной в развевающейся ночной рубашке, поднявшейся из могилы. Но коварная память быстро стерла следы улыбки с лица, подбросив воспоминание о том страхе и слезах, когда он бегал по городу, искал и звал ее, боясь, что мать сбила машина или еще что-нибудь случилось, и он остался один на всей земле в свои девять лет. Весь кошмар попоек и нередких поисков матери по городу продолжался до тех пор, пока ему не исполнилось двенадцать лет.

Спустя годы, нередко, просыпаясь ночью от очередного кошмара, Артур думал: «Лучше бы я раньше не искал ее по городу, может быть, замерзла бы, и не случилось бы того, что было?». Но даже в детстве, пока еще свежи были воспоминания, Артур понимал, что не мог ожидать от матери того, что она сделала позже, и поэтому его мучила бы совесть, если бы он дал ей замерзнуть.

Хотелось не думать, не помнить, но память неумолимо подбрасывала картинки. Вот он, зажавшись в углу комнаты, дрожит всем телом, а пьяный «клиент» матери, расплатившись за ее тело, берет причитающееся здесь же, в единственной комнате их запущенного домика. Не выдержав, мальчик выбегает, в чем есть, на мороз и ветер. Затем, продрогнув до костей, возвращается назад, в крохотную кухню, разделенную с комнатой пустым проемом, так как идти поздней ночью ему все равно некуда. Он надеется всей душой, что все уже закончилось. Застает мать, допивающую очередную бутылку со своим «клиентом». Мальчик уже за это благодарен судьбе, значит, скоро «клиент» уйдет.

И вдруг даже сейчас, через много лет, мурашки пробежали по телу, и тошнота подступила к горлу, память вновь подбросила последний день в доме матери. Очередной клиент, увидев почти невменяемую мать, выругался и сказал, что за такое платить не будет, но согласен на сына. И мать просто и легко соглашается, требуя деньги вперед.

Артур на мгновение замер от шока, от предательства матери, от невозможности поверить, что такое может быть! Этого мгновения промедления хватило, чтобы «клиент» понял намерение мальчика сбежать. Мальчик рванул в крошечную кухоньку, выходящую во двор, но мужчина догнал его, грубо схватил… и взял причитающееся, здесь же, в кухне. Он помнил боль, стыд, тошноту отвращения. И самые страшные слова в жизни ребенка он услышал из комнаты: