Размороженная зона

Серегин Михаил Георгиевич

Колыма поднял голову и отложил лупу. Недоверчивое выражение на его лице сменилось обеспокоенностью. И на то были причины. Колыма давно считал смотрящего кем-то вроде отца. В отличие от настоящего папаши, который бросил семью, когда Коле было восемь лет, Батя куда больше заслуживал такого к себе отношения.

– Эх, ведь говорил же я ему, не ходи сам… – прошептал себе под нос Колыма. Он и в самом деле несколько раз предлагал Бате пойти на зону вместо него, все же у него и возраст не такой, и здоровье покрепче. Но старик отказался. А теперь неизвестно, выйдет ли он живым из изолятора, а если выйдет, то что с ним будет дальше. Одно дело, если в лагере идет налаженная жизнь, и совсем другое, если конфликты с администрацией

начались. Они ведь всегда по законникам бьют сильнее всего и в самую первую очередь.

Но долго предаваться бессмысленным переживаниям Колыма себе не позволил. Он был человеком действия – раз уж не смог тогда отговорить старика от очередной ходки, то надо сейчас сделать все, чтобы он ее пережил. То есть быстро выполнить его поручение: поехать в Тбилиси, найти Свана, забрать у него «груз» и привезти этот «груз» сюда.

Колыма на секунду задумался, припоминая все, что он знал о Сване. Этот человек был одним из самых авторитетных воров в законе всей Грузии и пользовался в преступном мире непререкаемым авторитетом. Про то, что его с Батей связывает давняя, уходящая корнями еще в советские времена дружба, Колыма хорошо знал. Что ж, значит, и у него со Сваном проблем не будет. Батя с кем попало не кентуется. Колыма мельком вспомнил, что однажды при нем Батя даже заметил, что Сван куда умнее, хитрее и расчетливее его самого. Правда, сам Колыма ни тогда, ни сейчас отнестись к этим словам смотрящего серьезно не мог – разве может кто-то оказаться хитрее хозяина Колымского края?

«Ну да ладно – это дело десятое. Вот познакомлюсь с ним и все узнаю. А сейчас нужно дело делать», – подумал Колыма и снова достал телефон. Он набрал номер справочной магаданского аэропорта и, дождавшись произнесенного женским голосом равнодушного «алло», спросил:

– Скажите, пожалуйста, когда ближайший рейс на Москву?

– Девятнадцать сорок.

– Привезите мне билет на этот рейс.

– ФИО и паспортные данные, пожалуйста.

Колыма продиктовал все, что было нужно, назвал адрес, куда привезти билет, и выключил мобильник. После этого он спрятал телефон в карман и, не забыв аккуратно собрать со стола все малявы, вышел из кухни. До отправления самолета на Москву оставалось четыре часа, а ему еще нужно было собраться. Конечно, сами сборы матерого блатного, привыкшего обходиться малым, никогда не были особенно долгими, но следовало еще предупредить об отъезде всех людей и оставить кого-то за себя, так что дел ему хватит.

«Интересно, что это за "груз" такой? – думал Колыма, собирая вещи. – Что у Свана может быть такое, чего у нас самих нет? Хотя что голову зря ломать – привезу и узнаю».

4

Поселок Горный располагался в четырех километрах от лагеря, в котором сейчас сидел Батя. И большая часть лагерной администрации жила не за колючкой, а здесь. Ехать несколько минут, машина и горючка казенные, а тут и магазин есть, и бабы, да и побезопаснее все-таки, чем в лагере. Правда, разница между обитателями поселка и зэками была невелика. Подавляющее большинство посельчан было из бывших заключенных, которым после откидки оказалось не к кому ехать на материк, или из тех, кому выезжать за пределы Магаданской области было на какое-то время запрещено. Поселок был невелик – несколько десятков одноэтажных домов да двухэтажное административное здание, в котором мирно уживались фельдшерский пункт, почта, магазин и помещение для собраний поселкового Совета. Впрочем, последняя из этих комнат была давным-давно превращена во что-то типа склада, поскольку последнее собрание поселкового Совета было в Горном еще при советской власти, а с тех пор охотников заниматься такого рода вещами среди местных жителей не находилось.

Из торчащих над крышами домов печных труб шел густой дым. Он поднимался в небо строго вертикально, обещая на завтра ясную погоду, и растворялся в

холодном воздухе метрах в десяти от земли. На улицах поселка не было ни души – время уже позднее, все люди сидели по домам, в тепле, и никакие дела не могли выгнать их оттуда до утра. Над поселком висела тишина, изредка нарушаемая только собачьим лаем.

– Чего это они так разбрехались? – лениво спросил невысокий плотный мужик с большими, слегка обвисшими щеками и двойным подбородком, сидевший за накрытым столом в самом лучшем доме поселка, расположенном в центре, рядом с административным зданием.

– Волков чуют, не иначе, – отозвался сидевший на другом конце стола подполковник Васильев, хозяин этого дома. Кроме них с гостем, в просторной, теплой и хорошо освещенной комнате никого не было, Васильев жил один.

– Что, серьезно? – удивленно приподнял брови гость, услышав ответ хозяина.

– Куда уж серьезнее, – отозвался Васильев. – Здесь же север, не забывай. Волки сейчас как раз в стаи собираются, а жрать им нечего, вот и кружат у поселков да лагерей. Прошлой зимой у нас одного мужика чуть прямо тут не загрызли. Он в сортир вышел, а на него во дворе набросились. Хорошо, трезвый был, успел глотку рукой прикрыть и заорать, народ из домов повыскакивал, шуганули серых. Но лечился Прокоша потом долго, да не здесь, а в Магадане. Ему эти твари на руке кости перекусили, плечо порвали и ногу.

– Ни фига себе… Весело вы тут живете, нечего сказать, – покачал головой вислощекий. В его голосе отчетливо слышался московский «акающий» акцент. Да и внешне он совершенно не был похож на человека, проведшего здесь хоть пару лет. На нем не было видно той печати, которую ставит на людях дальний север.

– Еще бы не весело. Тут тебе, Николай Петрович, не Москва.

В голосе начальника лагеря звучало если не заискивание, то уж по меньшей мере уважение к собеседнику. Подполковник говорил с ним как с равным. Это было странно – за несколько сот километров от Магадана, вдалеке от своих непосредственных начальников, Васильев был сам себе голова. Ни в лагере, ни в поселке важнее его никого не было.

– Правда, и у нас кое-что хорошее есть. Взять хотя бы вот это, – продолжил Васильев, широким жестом обводя накрытый стол. Посмотреть там и впрямь было на что, особенно жителю материка, привыкшему к тому, что куропаток, например, можно получить только в крутом ресторане и за очень нехилые деньги.

Вяленая медвежатина, прасол из нельмы и горбуши, еще пара сортов дорогой рыбы, те же куропатки, да не обычные, а северные, в полтора раза крупнее любой, какую можно найти в более южных широтах, – всего этого на столе было столько, что хватило бы на взвод.

– Это да. Мяса я тут у тебя, чувствую, так наемся, что потом долго не захочется. Единственное, чего не понимаю, на фиг ты здесь, рядом с такими разносолами, эту дрянь поставил? – Толстощекий Николай Петрович брезгливо кивнул на стоящую на краю стола открытую консервную банку с армейской тушенкой.

– Э, не скажи, – покачал головой Васильев. – Это тебе сейчас дрянь. А посидишь на этих разносолах годик-другой, так обычной говядины захочется, что сил нет.

– Ну, разве что, – пожал плечами собеседник Васильева.

Несколько минут хозяин с гостем молча жевали. Потрескивающий в печке огонь и еле слышно бубнящий что-то в углу радиоприемник создавали уютную, домашнюю атмосферу.

– Ладно, – сказал Васильев, отодвигая от себя еду. – Поесть – поели, теперь выпить надо. Давай за удачу. – Он привстал из-за стола и откуда-то из угла вытащил здоровенную бутыль без этикеток.

– А что это?

– Как что? Спирт медицинский.

– Э, погодь, – решительно помотал головой толстолицый гость. – Закуска ваша северная – дело хорошее, не спорю, но эту дрянь ты убери. Я с собой нормального продукта привез. – Он поднялся из-за стола, достал из стоявшего у дальней стены портфеля две бутылки водки и поставил их на стол.