Размышления команданте революции
Шрифт:
Моим единственным препятствием при беседе с Никсоном было отвращение, мешавшее мне искренне объяснять свои идеи вице-президенту и возможному будущему президенту Соединенных Штатов, эксперту по экономическим концепциям и имперским методам правления, в которые я не верил уже давно.
В чем была суть той встречи, длившейся несколько часов, как рассказывает автор рассекреченной памятной записки, где говорится о ней? Я опираюсь только на воспоминания о случившемся. Из этой памятной записки я выбрал несколько абзацев, которые, по моему мнению, наилучшим образом объясняют идеи Никсона.
«Кастро особенно беспокоился по поводу того, не вызвал ли он раздражения
Также было очевидно, что в отношении его визита в Соединенные Штаты его главным интересом было «не добиться изменения сахарной квоты или получить правительственный заем, а завоевать поддержку своей политики со стороны американской общественности».
Именно его почти рабское подчинение преобладающему общественному мнению — то есть голосу плебса, — а не столько его наивное отношение к коммунизму и его очевидное отсутствие понимания самых элементарных экономических принципов, — больше всего тревожило меня, когда я оценивал, каким лидером он станет в будущем. По этой причине я все возможное время пытался настаивать на том, что хотя у него был большой дар лидера, но ответственность лидера — не следовать всегда голосу общественности, а помочь направить ее по правильному пути, не давать народу того, что он думает, что хочет в момент эмоционального напряжения, а добиться, чтобы народ хотел того, что должен иметь.
Когда пришел мой черед говорить, я попытался настоять на факте, что хотя мы верим в правительство большинства, даже большинство может быть тираническим и что есть определенные индивидуальные права, которые большинство никогда не должно иметь силу задавить.
Я искренне думаю, что не произвел на него большого впечатления, но он слушал меня и казался восприимчивым. Я попытался представить ему свою мысль в основном с точки зрения того, как его место в истории будет определено отвагой и способностью государственного деятеля, которые он проявит в этот момент. Я настаивал на том, что легче всего следовать за чернью, но что поступать правильно в дальнейшем будет лучше для народа и, конечно, лучше также и для него. Как я уже сказал, он был невероятно наивен в отношении коммунистической опасности и, казалось, ничуть не боялся, что коммунисты в конце концов могли бы прийти к власти на Кубе.
В наших разговорах о коммунизме я снова попытался выдвинуть аргументы в свете его собственных интересов и указать, что революция, которой он руководил, могла бы обернуться против него и против кубинского народа, если только он не сохранит контроль над ситуацией и не обеспечит, чтобы коммунисты не добились власти и влияния. В этом смысле сомневаюсь, что я добился многого.
Я как можно больше настаивал на том, что ему необходимо перекладывать часть ответственности на других, но снова сомневаюсь, что заставил себя понять.
Было очевидно, что пока я восхвалял такие темы, как свобода слова, прессы и религии, его главной заботой было развивать программы в целях экономического прогресса. Он повторял снова и снова, что человек, работающий на полях сахарного тростника в течение трех месяцев в году и голодающий остальной год, хочет работу, что-нибудь поесть, дом и кое-какую одежду.
Он указал, что было бы очень глупо со стороны Соединенных Штатов давать оружие Кубе или любой другой карибской стране. Он добавил: «Все знают, что наши страны не смогут участвовать в защите этого полушария в случае, если вспыхнет мировая война. Оружие, полученное правительствами этого полушария, используется только для подавления народа, так, как делал Батиста, чтобы попытаться покончить с революцией. Было бы намного лучше, если бы деньги, которые вы даете странам Латинской Америки на оружие, предназначались бы на капиталовложения». Должен признать, что, в сущности, в его аргументах едва ли было то, с чем я не мог бы не согласиться.
Мы долго обсуждали, какими путями Куба могла бы получить капиталовложения, необходимые для ее экономического развития.
Он настаивал, что то, в чем Куба в основном нуждается и чего он хочет, — это не частный капитал, а капитал правительственный».
Я имел в виду капитал кубинского правительства.
Сам Никсон признает, что я никогда не просил средств у правительства Соединенных Штатов. Он немного путается и утверждает:
«…что правительственный капитал ограничен вследствие того, что на него имеется много претензий, вследствие бюджетных проблем, с которыми мы сталкиваемся в настоящее время».
Очевидно, что я ему это объяснил, поскольку он тут же указывает в своей памятной записке:
«…что все страны Америки и мира борются за получение капитала и что деньги не будут направлены в страну, где есть значительная угроза того, что там будет проводиться дискриминационная политика в отношении частных предприятий.
В этом пункте я снова не думаю, что сумел добиться многого.
С большим тактом я попытался намекнуть Кастро, что Муньос Марин провел великолепную работу в Пуэрто-Рико в плане привлечения частного капитала и в целом повышения уровня жизни своего народа и что Кастро прекрасно мог бы послать в Пуэрто-Рико одного из своих главных экономических советников, чтобы он переговорил с Муньосом Марином. Это предложение не вызвало у него большого энтузиазма, и он указал, что кубинский народ «настроен очень националистически» и будет смотреть с подозрением на любую программу, начатую в стране, считающейся «колонией» Соединенных Штатов.
Я склонен думать, что действительной причиной его поведения было то, что он просто не согласен с твердой позицией Муньоса как защитника частного предпринимательства и не желает слушать советов, которые могли бы отвлечь его от задачи направить Кубу в сторону более социалистической экономики.
В Соединенных Штатах не следовало бы столько говорить об их опасениях в плане того, что могли бы сделать коммунисты на Кубе или в любой другой стране Латинской Америки, Азии или Африки.
Я также попытался поставить наше отношение к коммунизму в контекст, указав, что коммунизм — это нечто большее, чем просто концепция, и что его агенты обладают опасной способностью захватывать власть и устанавливать диктатуры.
Следует подчеркнуть, что он не задал никаких вопросов о сахарной квоте и даже специфически не упомянул об экономической помощи.
Моя оценка его как человека несколько неоднозначна. Однако мы можем быть совершенно уверены в том, что он обладает этими неопределимыми качествами, которые делают его лидером. Что бы мы о нем ни думали, он станет важным фактором в развитии Кубы и, очень возможно, в делах Латинской Америки в целом. Он кажется искренним, но или невероятно наивен в отношении коммунизма, или находится под коммунистической опекой.