Размышления о Евангелии от Иоанна
Шрифт:
Христос за всех умирает, ради всех совершает Свое служение, для спасения всех воскресает. Как в Адаме Бог творит, призывает к жизни, выводит из небытия все человечество, так во Христе начинается обновление опять-таки всего человечества, а не только тех, кто уже сознательно считает себя христианами или хочет быть ими. Обновление, которое начинается в течение этих семи дней и история которого изложена на первых двух страницах Евангелия от Иоанна. Если сравнить всемирную историю до Христа с тем, что произошло с человечеством в течение последних двух тысячелетий, то можно легко заметить, что это уже иная история, что род людской в целом стал иным, не таким, каким он был до Христа.
Возникает вопрос, о котором не всегда говорят. Нас поражает жестокость нашего века. Но ведь так было всегда. Во все века люди говорили, что настали страшные времена, и всегда прошлое виделось из сегодняшнего дня замечательным, благостным и прекрасным, своего рода навсегда утраченным золотым веком. А на деле? В действительности прошлое с его эпидемиями, с его жестокостью и беспомощностью человека перед лицом стихии всегда страшнее настоящего. Так, например, Аристотель, рассуждая о природном равенстве всех людей, каким-то образом просто не относил к их числу рабов, а Иисус заговорил именно о рабах как о людях и в общем был услышан…
То сообщество, о котором впервые заговорил Данте в «Монархии», назвав его по-латыни выражением univer-sitas humana или omne genus humanum («весь человеческий род»), то есть «человечество» именно как единое целое, до Иисуса было просто невозможно. Когда Данте употребил в первый раз это выражение, он, скорее всего, заимствовал его из латинского перевода греческого гимна в честь Богородицы «О Тебе радуется, Благодатная, всякая тварь, ангельский собор и человеческий род…». Однако поэт прибавил к выражению genus humanum слово omne («весь»), блестяще подчеркнув, что человечеством мы, люди, становимся только в том случае, когда включаем в свое сообщество всех людей, что живут на Земле, без какого бы то ни было исключения. Именно с этим связаны и те его переживания, о которых Данте нам рассказывает в XIX песни «Рая». Человек родился на берегу Инда, жил без греха (sanza peccato), но умер некрещеным. Справедливо ли то, что он будет наказан? – спрашивает поэт и сам же дает ответ, утверждая, что
molti gridan: Cristo, Cristo,
che saranno in guidicio assai men prope
a lui, che tal che non conosce Cristo,
то есть «многие из тех, кто кричат: Христос, Христос, будут на суде намного меньше ближе к Нему, чем тот, кто не знал Христа». Вставляя латинское слово ргоре (близко) в итальянский текст, Данте как бы отсылает читателя к тексту Евангелия, которое, разумеется, его современникам было известно только на латыни. При этом он цитирует Нагорную проповедь: «Не всякий, говорящий мне «Господи! Господи!», войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного» (Мф., 7:21), а затем упоминает о суде (giudicio), то есть напоминает нам 25-ю главу Евангелия от Матфея, где речь идет о том, что главное, о чем спросит Иисус на суде, будет связано с тем, накормил ли ты голодного и пришел ли на помощь к больному или к заключенному в темницу, но не с тем, как и какими словами исповедовал ты свою веру. Через доброде-лание человечество обретает то единство, что даровано ему в Адаме и утверждено в подвиге Иисуса. Главное заключается не в том, чтобы знать о Христе, но в том, чтобы conoscere Cristo, то есть знать Его Самого или ощущать Его присутствие в мире.
При этом нельзя не вспомнить, что в Своей Первосвященнической молитве (Ин., 17:1-26), являющейся одним из самых удивительных мест всего Нового Завета, Иисус говорит: «Я о них молю: не о всем мире молю, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои» (ст. 9). У того, кто прочитал это место Евангелия от Иоанна в русском переводе, может создаться впечатление, что Иисус не только просит Отца, но и умирает не за всех, а за избранных, за «тех, которых Ты дал Мне», ибо Он ясно говорит «не о всем мире молю». Этот текст, однако, приобрел такое звучание в результате чистого недоразумения. В греческом тексте в словосочетании «не о всем мире» отсутствует слово «всем», появившееся только в русском переводе; таким образом, Иисус говорит о том, что Он молит не о мире, а о людях.
Дело в том, что в текстах Нового Завета слово «космос» («мир»), обозначающее, если переводить его с греческого буквально, такие понятия, как «красота» или «порядок» (именно такое значение имеет и латинское слово mundus), приобретает не совсем обычное для него значение. Здесь это не Вселенная, не тот мир вокруг нас, что сотворен Богом, прекрасен и полон Его присутствия, но общество, какая-то человеческая структура, которая возникла благодаря тому, что люди начали объединяться друг с другом вне Бога и вопреки тому, чего ждет от них Бог.
«Мир (il mondo) как враг добра, – пишет в своих «Мыслях» фантастически наблюдательный и беспредельно начитанный Джакомо Леопарди, – это понятие получило всеобщую известность благодаря Евангелию и современным писателям, в том числе и светским, тогда как древним оно было совершенно незнакомо». «Мир» для Нового Завета – это действительно nemico del bene, или «враг добра», как говорит Леопарди. Это то общество, что «лежит во зле» (1Ин., 5:19), и «ненавидит» учеников Иисуса (Ин.,. 15:18), именно поэтому Иоанн Богослов пишет своим ученикам: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1Ин., 2:15).
Однако и мир (не каждый в отдельности взятый человек, но человечество в целом) может стать другим, потому дней после Пасхи, и это не случайно. Христос действительно находится среди нас, но очень часто мы Его не замечаем. И сегодня (как и тогда!) Мессия зачастую остается неузнанным.
«Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира», – говорит, указывая на Иисуса, Иоанн Креститель; и в этих словах угадывается текст пророка Исайи:
«Как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущими его безгласен, так Он не отверзал уст Своих» (Ис, 53:7).
Агнец из пророчества Исайи – образ кротости и смирения. Иисус выступает как этот кроткий библейский агнец. В течение первых веков церковной истории, пока запрет на изображение лица человеческого как образа Бога будет традиционно действовать и среди христиан, Его, Иисуса, будут изображать в виде Агнца, о Котором повествует Предтеча.
Иоанн говорит, что «пришел крестить в воде». Дальше текст как бы обрывается. Из синоптических Евангелий мы знаем, что эта фраза должна быть продолжена: Тот, Кто придет после, «будет крестить Духом Святым» – у Марка, а у Матфея и Луки – «Духом Святым и огнём». Но Иоанн обрывает начатую фразу, как бы предлагая нам дочитать ее у синоптиков. Это достаточно распространенный в Евангелиях случай, когда в одном из них текст, казалось бы, должен быть продолжен, но обрывается, и дочитывать его нужно у других евангелистов, в Деяниях апостолов или в одном из апостольских Посланий. Так и тут: о том, что Тот, Кто придет после, будет крестить Духом Святым и огнем, мы можем прочитать в другом месте. Значит, здесь нет необходимости говорить об этом. Но в Евангелии от Иоанна есть другая, гораздо более важная фраза: «Но стоит среди вас Некто». Это «стоит среди вас» напоминает литургический возглас «Христос посреди нас!», с которым предстоятель во время литургии перед пением «Верую» обращается к своим сослужителям.
«Стоит среди вас Некто», – говорит Иоанн. И сразу вспоминается Евангелие от Матфея. «Где двое или трое собраны во имя Мое, – говорит Иисус, – там Я посреди них» (Мф., 18:20). «Я с вами во все дни до скончания века» – последний стих 28-й главы Евангелия от Матфея. Итак, здесь опять обозначена именно эта тема: присутствие Христа среди людей. «Он среди вас», – говорит Предтеча. «Он среди нас», – отвечаем на это мы.
«Могут ли поститься сыны чертога брачного, когда с ними жених?» (Мк., 2:19). Мы знаем, что Жених, Который грядёт в полунощи, – это Иисус. Но этот Некто, или Агнец Божий, – Он же и Отрок. В Евангелии от Матфея цитируется текст из книги пророка Исайи: «Се, Отрок Мой, Которого Я избрал, Возлюбленный Мой», – говорит Бог (2:18). Слово «отрок» на первый взгляд совсем из другого ряда. На иврите, в греческом, латинском и славянском языках между словами «отрок» и «агнец» нет ничего общего. Но на арамейском оба слова звучат одинаково: талья. Значит, если прочитать или домыслить эти слова Иоанна Крестителя по-арамейски, то будет непонятно, что именно он сказал: «Вот Отрок Божий» или «Вот Агнец Божий». Очевидно, что здесь имеется в виду и то, и другое одновременно, как это часто бывает в Библии. В ней вообще очень много омонимов, которые дают возможность создавать совершенно особую библейскую игру слов. Итак, Агнец Божий – одновременно и Отрок Божий, Тот Отрок Яхве – Эвед Яхве, о Котором говорится в пророчествах Исайи.