Шрифт:
Глава 1
1
— И всё-таки, я считаю, Ярик, дурацкую профессию ты выбрал.
Мы с Коляном сидели на Нижней набережной, пили пиво и глазели на девчонок в коротких юбках. Дружили мы с детского сада, и Колян всегда считал, что на правах старшего товарища (на полгода старше, значит умнее — всем известно) может учить меня жизни.
— Чё дурацкую-то, — слегка обиделся я. — Нам, вон, даже памятник поставили.
Коля обернулся и оценил подёрнутую патиной фигуру барышни, трогательно собирающей вокруг себя мелкоту вроде первоклашек.
— Это не вам,
Я подумал, что родительские собрание — не самое страшное. Вот планы на год на все классы да на каждый урок расписать... Да и «сотня в месяц» звучало привлекательно. Лучше, чем учительские сорок восемь за две ставки плюс доплата за классное руководство.
— А хочешь, я тебя на курсы устрою? — вкрадчиво предложил Коля. — У нас сейчас по госпрограмме набор идёт, бесплатно, а? Начальные, всего шесть недель. Переквалификация. Потом, если понравится — углублённые.
— Можно попробовать, конечно...
— Вот и я говорю — можно! Попрёт — останешься. Нет — снова в школу пойдёшь, трясти седыми прядками над школьными тетрадками.
— У меня с той недели как раз отпуск начинается. Две смены на площадке осталось доработать.
— Класс! — обрадовался Колян. — В воскресенье позвоню, скажу точно: ко скольки и куда подъехать.
Я чуть на автомате не поправил его, что «выражения ко скольки в русском языке нет!» — как любила завучиха-литераторша преподавателям-нелитераторам тыкать. Но сдержался. Вдруг обидится? А я, может, только созрел до того, чтобы новую жизнь начать.
Добила меня летняя школьная площадка. Этот дивный «лагерь» был промежуточным ужасом между типичной школьной переменой и проведением нескончаемой спартакиады для средних классов. С перерывами на еду и выездами на «культурные мероприятия». Эти выезды с неизбежной тряской в жарких троллейбусах так всех достали, что воспитательница второй группы, англичанка Нелли Сергеевна, сегодня откровенно была настроена сфилонить:
— Я, с вашего позволения, сзади пойду. Подгонять буду, чтоб не отставали и ничего руками не хватали, а вы рассказывайте. Вы же историк. Вам и карты в руки!
— Нет уж, Нелли Сергеевна, — твёрдо возразил я. — Я сегодня прежде всего воспитатель, а потом уж... всё остальное. А для экскурсии нам экскурсоводы положены, вот, в билетах написано. Так что идём двумя классами, иначе у нас не мероприятие, а мамаево побоище получится.
Англичанка поджала пухлые губы, но спорить не стала.
Экскурсия была скучная. Правда, даже для меня. Нудную пилюлю немножко подслащал музейный креатив — все экскурсоводши были разряжены по моде девятнадцатого века (во всяком случае, им так казалось) и даже бабульки-смотрительницы, рассаженные по комнатам, отдалённо напоминали няню Пушкина в своих тёмных платьях в мелкий цветочек, платочках и старомодных ветхих шушунах. Или эти подобия жилеток следовало называть салопами? Вот уж в чём я не силён.
Бабульки периодически покрикивали, потому что просто так пяти-шестиклассникам меж застеклённых витрин бродить было вовсе неинтересно. Хоть завязку на шторах подёргать, что ли...
Я считал минуты и из последних сил ждал, когда этот (последний в этом сезоне!) культурный выезд закончится? И тут открылась неприметная боковая дверь, и из неё вышла ещё одна бабуля — в платье и душегрейке более уставшего вида, чем у дежурных. Бабулька шаркала ногами и тащила серебряный подносик с чашками и какими-то вазочками, приговаривая под нос нечто вроде: «Иду-иду! Уже несу!» Она вырулила в зал и замерла, уставившись на нас.
— Привидение! — радостно выкрикнул хулиган и двоечник Витька Шмакин. Потому что бабуля была примечательно полупрозрачная.
Двухсекундную паузу, которая понадобилась всем присутствующим особам женского пола, чтобы набрать воздуха для отчаянного визга, наполнил звон дрожащих чашек. Руки у старушки тряслись.
— Ах, батюшки-светы! — подносик грохнулся об пол, кипяток (вполне материальный!) плеснул во все стороны, вызвав смятение у близстоящих. Хоровой визг взорвался с эффектом шумовой гранаты.
Замаскированная по Арину Родионовну дежурная тыкала пальцем в пришлую и вопила как сирена:
— Я говорила! Я говорила, что она ходит!!!
А бабушка-привидение развернулась и, сдавленно подвывая, бросилась обратно в дверь, из которой вышла. За дверью виднелся тёмный коридорчик, заставленный какими-то сундуками, очень тускло освещённый.
— Глаша! Глаша! — глухо кричала бабуля, удаляясь по коридору. Вдруг крик оборвался, раздался грохот...
Витька Шмакин толкнул в бок своего приятеля, очкарика Серёгина:
— Поймаем! — и они оба кинулись в темнеющий коридор.
Действительно, привидения в наши дни — штука редкая.
— Дым... — испуганно пролепетала Нелли Сергеевна, тыкая пальчиком им вслед. — Дым!.. Пожар!!! Дети! Дети, быстро ко мне! Ярослав Георгиевич, что же вы стоите? Бегите за мальчиками, а я выведу остальных!
2
В журнале по противопожарной безопасности я расписывался, как все. И инструкцию примерно помнил! Всегда думал, что если уж попаду в задымлённое помещение, то не растеряюсь — тряпку мокрую на лицо, ползком, где воздух почище. Но никто не предупреждал, где взять воду в тесном захламлённом коридоре, стремительно наполняющемся дымом.
— Шмакин! Серёгин! — крикнул я, продираясь между предметами, которых, как будто становилось больше, запнулся за какую-то верёвку и полетел вперёд.
Пола в положенном месте под руками не оказалось! Лестница, узкая, с мелкими ступеньками. Летел кубарем, плохо соображая, и в конце здорово приложился спиной о какой-то сундук — ни вздохнуть, ни крикнуть. В голове поселился противный монотонный свист. И ещё одинокая мысль: ну всё, пиндык, приплыли, так тут и угорю.
Дым сделался плотным и сизым, едким, словно кто-то подкинул в костёр старых портянок. Лестницу заволокло целиком. Где-то кричали, и, кажется, лопались стёкла. У самого пола — в точном соответствии с инструкцией — остался просвет почище. Я с стиснул зубы, перевернулся на бок и подумал, что не хочу выбирать между перспективами задохнуться — или сгореть под рухнувшей деревянной кровлей. И кажется, вон оттуда тянет воздухом. Если ползти...