Разносчик порнографии
Шрифт:
Митяй лезет под душ одетым.
Я быстро вытираюсь, одеваюсь – и вон отсюда! Долбоёбы! Мне бы их проблемы – я всё понимаю, но не могу догнать такой инкарнации. Уж лучше шпилиться стали при мне. Такое поведение естественно.
Наташка вслед говорит:
– Клим, ты зря не сделал напаса. Так колбасит!
Кого от чего, а меня колбасит от работы. Чтобы добраться отсюда до гипермаркета, надо полтора часа, а обратная дорога, если попадёшь в общественном транспорте в пробку, ещё дольше.
– Сексом займитесь, – советую, – вывернет! Правда-правда! И Мымре на глаза не попадитесь, закройтесь
– Клим, – говорит Митяй, – ты всегда прав.
Они внемлют моим словам.
Валюсь спать без задних ног. Что же будет со мною дальше?.. Старею, сука.
Стучат в дверь. Я сплю, но отчётливо слышу настойчивость чьей-то руки.
– Кто там?
– Клим, когда заплатишь?
Выползаю из постели, открываю дверь. Сорокапятилетняя тётка, Мымра, пыхтит словно насос. Видно, что сердце и лёгкие её пошли по пизде. Сто килограмм мяса облепляют кости безобразной массой. А она старше всего на пять лет. (Сорок пять – не всегда ягодка опять, извольте.) Неужели и я так могу выглядеть скоро? Увидев меня, она громко говорит, хрипя мокротой бронх:
– Климушка, денежки приготовил? Платим за месяц вперёд.
Я выуживаю последнее бабло, оставленное на хавку, отдаю.
– Спокойной ночи!
Сука! Что б тебе не уснуть сегодня, думаю. Не могла раньше спросить.
Сон потерян. Ни через час и ни через два я сам не могу уснуть.
Выхожу покурить на улицу. Спускаюсь по лестнице, прохожу мимо спальни Мымры, прислушиваюсь – храпит! Сам себе, дурак, накаркал бессонницу.
Осень берёт своё, зябко. Делаю быстрые затяжки, выпускаю дым из ноздрей, как раздражённый бык на тореадора. Хозяйка, думаю, без мужика с ума сходит. Поэтому из неё такая неудовлетворённость исходит. Злоба. Вот почему мужик бабе нужен, а мужику баба: чтобы быть добрее к себе самим и окружающим.
Прикинув, сколько без секса обхожусь я сам, – ужасаюсь, ебическая сила: три месяца!
Направляюсь к Наташкиной комнате. Стучусь. Тихо так – кошкой скребусь.
Открывает. Не спала. По лицу вижу.
– Чего тебе?
– Ебаться хочу! Курнуть есть чё?
Она выглядывает в коридор – никого.
– Заходи.
***
Я улетаю, улетаю, улетаю… Лет десять назад последний раз пробовал шалу. И вот он, кайф! Под тобой прекрасная девушка, а в голове играет настоящий симфонический оркестр!
– Откуда музыка? – спрашиваю.
– Не отвлекайся, – говорит Наташка. – Эта трава музыкальная. Я слушаю Вивальди…
Меня прёт во все дырки! А этот монотонный танец длится вечно: туда, сюда, обратно… туда, сюда, обратно… Ебстество есть не богохульство, а боголакомство. Я теряюсь в пространстве и во времени. Оргазм похож на затяжной прыжок парашютиста. Вначале летишь с огромной скоростью вниз, щелчок – и вот ты уже завис в воздухе. А музыка звучит, как и прежде, только какой-то какофонией ветра. Я не могу почувствовать под собой твёрдую почву, я нахожусь в подвешенном состоянии, и я понимаю, что это и есть мои координаты тела: неопределённость.
***
В жизни бывают моменты, которые никому не нравятся: то ли они исходят от тебя самого, то ли от кого-либо другого.
Десять
Наташка мирно спит, тихо посапывая, а я думаю: правильно ли сделал, может, стоило остаться и молча отупеть над кнопками пульта управления?
В комнату входит Митяй – мы забыли закрыться (так часто бывает у любовников) – и устраивает бучу. Я врезал ему в челюсть, и он остыл. Пообщаться не удалось, но я понял, что Наташка, так он считал, есть его девушка. Хорьком она была. Нельзя быть таким слепым.
Наташка нас выгоняет. Я плетусь в свою комнату, Митяй хнычет у её дверей. Интересно, вчера она ему дала?
Я почти никогда специально не задумывался, что предпринять: сами условия ситуации диктуют, что надо делать. Минутная слабость изменяет целую жизнь.
Ебало просило жрать, я пошёл искать новое место работы.
***
Весь мир растворяется в одном измерении.
И я сам.
Злоба, хуё-моё.
На всё происходящее.
Переделать под себя мир не под силу: сильная личность способна переустроить его, чаще не осознавая в полной мере той ответственности, которую нормальный человек не может возложить на свой горб. На то она и сильная личность, доминантная, способная, без всяких прикрас, ебать других до потери пульса ради достижения своей – благой? – цели.
Добрый-добрый бригадир грузчиков одного из многочисленных мясокомбинатов города платит пять сотен в конце дня. На пару дней хватит. Чтобы поесть. Временная работа – это всегда физический труд, тяжкий, способный убить кого угодно, как диктатор, если смириться с ним на всю оставшуюся, такую короткую жизнь, коль подчинился. Выгрузив вагон соли, однохуйственно, я извёл из себя столько же липкого пота.
Чай не пьём без сухарей,Не живём без сдобного.Кто сказал, что хуй совсем?Да ничего подобного.– Завтра два вагона сахара придёт, – говорит бригадир. – Ты меня устраиваешь, умеешь работать.
Когда деваться некуда, хватаешься за что угодно.
– Я подумаю, – говорю. Он-то не может знать, что меня не удовлетворяет такая оплата труда, бляха-муха. И тяжело, однако.
***
Килька плавает в томате,Кильке очень хорошо.Только ты, ебёна матерьМеста в жизни не нашёл.И вот в голове звучит отчётливый стук. Как будто кто-то стучится настойчиво в дверь: тук-тук-тук-тук-тук-тук-тук…
Неужели трава до сих пор действует?