Разные оттенки смерти
Шрифт:
– Так в чем дело? – спросила Рейн-Мари.
– Да, Оливье не убивал этого человека, но, как тебе известно, во время процесса всплыло много некрасивых вещей о нем. Оливье обкрадывал Отшельника, пользуясь их дружбой и тем, что старик впал в слабоумие. К тому же обнаружилось, что на деньги, полученные нечестным путем, Оливье скупил немало недвижимости в Трех Соснах. Даже Габри об этом не знал.
Рейн-Мари обдумала услышанное.
– Интересно, как его друг отнесся к этому, – сказала она наконец.
Этот же вопрос задавал себе и Гамаш.
– Так это
– Да, но Оливье считает, что из тюрьмы его вызволил я. А посадил твой отец.
Анни уставилась на Бовуара, потом отрицательно покачала головой.
А Бовуар продолжил:
– Твой отец извинился перед ним. Перед всеми, кто был тогда в бистро. Он сказал Оливье, что винит себя в случившемся.
– А что ответил Оливье?
– Что не может его простить. Пока не может.
Анни задумалась.
– Как отреагировал отец?
– Его это вроде бы не удивило и не расстроило. Напротив, мне кажется, он удивился бы, если бы Оливье вдруг решил все забыть и простить. Он бы ему просто не поверил.
Бовуар знал, что хуже непрощения может быть только неискреннее прощение.
Жан Ги не мог не отдать должного Оливье: тот не стал притворяться, будто принял извинения, а сказал наконец правду. Что пока он не готов прощать.
– А теперь? – спросила Анни.
– Полагаю, мы это увидим.
Глава вторая
– Замечательно. А вы как считаете?
Арман Гамаш посмотрел на почтенного пожилого человека, стоящего рядом с ним.
– Я согласен с вами, – кивнул старший инспектор.
Они помолчали несколько секунд, разглядывая картину. Прием был в самом разгаре – разговоры, смех, встречи друзей, представление незнакомых.
Но эти двое образовали отдельный мирок, маленький, тихий quartier [6] .
6
Здесь: уголок (фр.).
Они рассматривали повешенную сюда то ли намеренно, то ли случайно главную картину персональной выставки Клары Морроу. Ее работы, преимущественно портреты, висели на белых стенах главной галереи Музея современного искусства. Некоторые из них собрались вместе, словно хотели поговорить. Другие – в одиночестве, изолированно. Как эта.
Самый скромный из портретов на самой большой стене.
Без конкуренции и без компании. Островная нация. Суверенный портрет.
В одиночестве.
– Что вы чувствуете, глядя на эту картину? – спросил старик, бросив на Гамаша проницательный взгляд.
Старший инспектор улыбнулся:
– Понимаете, я вижу ее не в первый раз. Мы дружим с Морроу. Я присутствовал, когда Клара впервые вынесла этот портрет из своей мастерской.
– Счастливчик.
Гамаш пригубил великолепного красного вина из бокала и согласился. Счастливчик.
– Франсуа Маруа. – Старик протянул ему руку.
– Арман Гамаш.
Собеседник посмотрел на Гамаша внимательнее:
– D'esol'e [7] . Я должен был сразу вас узнать, старший инспектор.
7
Здесь: прошу прощения (фр.).
– Вовсе нет. Меня больше устраивает, когда люди меня не узнают, – сказал Гамаш. – Вы художник?
Его новый знакомец был скорее похож на банкира. А может, на коллекционера? Словом, на человека с другого конца художественной цепочки. Лет семидесяти с небольшим. Состоятельный, в костюме, сшитом на заказ, и шелковом галстуке. Пользуется дорогим одеколоном. Очень тонкий запах. Волосы хотя и поредели, но безупречно и недавно подстрижены, лицо чисто выбрито, умные голубые глаза. Все это старший инспектор отметил быстро и инстинктивно. Франсуа Маруа казался одновременно эмоциональным и сдержанным и чувствовал себя как дома в этой богатой и довольно искусственной обстановке.
Гамаш оглядел зал, заполненный мужчинами и женщинами, которые переходили от одной картины к другой, разговаривали, чередовали закуску и вино. В середине гулкого пространства стояли две стилизованные неудобные скамейки. Скорее для интерьера, чем для использования. В другом конце зала он увидел Рейн-Мари, беседующую с какой-то женщиной. Нашел взглядом Анни. Дэвид уже приехал и, сняв куртку, направлялся к жене. Гамаш обшаривал взглядом зал, пока не нашел Габри и Оливье – они стояли бок о бок. Может, стоит подойти к Оливье и поговорить с ним?
И что сказать? Еще раз извиниться?
Что, если Рейн-Мари права? Нужно ли ему прощение? Искупление? Хочет ли он, чтобы та ошибка была вычищена из его личного дела? Из того дела, которое он ежедневно вел сам в глубине души?
Из той бухгалтерской книги.
Хотел ли он, чтобы та ошибка была вычеркнута?
На самом деле он вполне мог прожить без прощения Оливье. Но, увидев его сейчас, почувствовал легкую frisson [8] и опять спросил себя, нужно ли ему прощение. И готов ли Оливье простить его.
8
Досада (фр.).
Он снова перевел взгляд на своего собеседника.
Гамаша всегда интересовало, почему лучшее искусство отображает человека и природу, человеческую и прочую, а вот сами галереи часто выглядят холодными и строгими. Они негостеприимны и далеки от естественности.
Впрочем, месье Маруа чувствовал себя здесь неплохо. Мрамор и острые углы казались его естественной средой обитания.
– Нет, – ответил Маруа на вопрос Гамаша. – Я не художник. – Он хохотнул. – Как это ни печально, но во мне нет творческой жилки. Подобно большинству моих коллег, зеленым мальчишкой я начал по-дилетантски заниматься искусством, но тут же обнаружил полнейшее, почти мистическое отсутствие всякого таланта. Вообще-то, меня это тогда сильно потрясло.