Разные рассказы
Шрифт:
И ушел Тамшка из царства-государства, в котором жили очень ответственные и добросовестные люди.
Много лет бродил Тамшка по белу свету и однажды вернулся снова в царство-государство. Но никого он не увидел там, и ничего не увидел, кроме механических приспособлений. Может быть, ответственные и добросовестные люди все переказнили друг друга, а может быть, просто ушли куда-нибудь.
И У ТЕБЯ ТОЖЕ БЫЛ ТАКОЙ РАНЬШЕ
У неё была любимая игрушка, не игрушка даже, а очень непонятная любимая вещь - шарик, который светился. Этот шарик Вера как-то нашла, роясь в старой маминой косметике, и удивилась тому, что шарик теплый, будто хранящий тепло руки.
А ещё Вера как ненормальная любила математику, такое бывает.
Вера была светящейся девочкой. В ней все светилось: даже тонкие неспокойные пальчики и взвихристый хвостик волос, и кончик носа - не говоря уже об улыбке и глазах. Взрослые, взглянув на нее, начинали улыбаться; садиковые малыши прилипали к ней и ходили как привязанные; кошка Люся негромко, но ритмично мяукала, теряя Веру из виду, - если из окон слышалось мяуканье, значит, Веры не было дома. Учителя улыбались даже вспоминая о светящемся ребенке, хотя и с Верой бывали проблемы - но где вы видели ребенка без проблем? Вера подростала и уже заметно было, что она готовится взорваться сумасшедшей женской красотой, ради которой, собственно, Бог и создавал женщину.
Однажды Вера показала шарик подруге, чтобы похвастаться.
Подруга, тоже Вера, жила двумя этажами выше. Вторая Вера была противоположностью первой, - была тяжеловата на подьем, немного неспокойна по любому поводу, чучь-чуть тугодумка и совсем некрасива; не до безобразия, а до горестного отсутствия красоты. Фамилия некрасивой Веры была Курчук, а красивой - Анатольская.
Вера Курчук долго слушала рассказ подруги и сосредоточенно кивала головой, молчала и вздыхала недоверчиво, но потом вытащила руку из кармана курточки и показала ладонь. На ладони лежал такой же шарик, но потемнее.
Прошло три года или около того. Снова настала весна, теплая, но мокрая. Вера Анатольская перепрыгивала лужу по камешкам и потеряла туфельку. Почти как Золушка в сказке. Лужа была огромной и седой от мелких дождевых кружков, гадко капало за шиворот, было мокро и обидно. Осо - бенно обидно стоять как цапля посреди лужи на одной ноге. Где ты, принц?
– Ну помогите же наконец!
– сказала она нерешительному принцу, остановившемуся на тех же камешках сзади.
Принц выловил туфельку и надел Вере на ногу.
– Уу, - сказала Вера Анатольская, - ну так холодно, она мокрая совсем. Нет, дальше я идти не смогу.
У принца была кожаная папка с чем-то бумажным.
– Подержи.
Вера взяла папку, а принц взял Веру на руки и понес. По - лоумная соседка с третьего этажа перестала смеяться над верыной одноногостью и смотрела с завистью, вот как - Вера пказала ей язык. Принц поставил Веру на краю лужи и посмотрел подозрительно. Вера ожидала совсем другого взгляда, но не смутилась, потому что не умела смущаться и даже не вполне понимала значение этого слова.
– Что у тебя в руке?
– спросил принц.
– А, - Вера разжала кулачок, - это шарик.
– А ты не можешь положить его в карман?
– Нет, его нужно все время держать в руке, иначе он не будет светиться.
Они познакомились и принц проводил её к дому. Идти было всего несколько шагов, поэтому они постояли в подьезде минут двадцать и перед прощанием поцеловались. Вера Анатольская умела целоваться по-настоящему, с прилипанием, так что кружилась голова. Дождик усиливался и по сценарию принца следовало пригласить в дом, на что он и рассчитывал, но Вера предпочитала вертеть мужчин по-своему.
– Я тебя буду называть принцем, - сказала она, - в детстве у меня был мраморный дог Принц, красавец, почти как ты. Потом он попал под грузовик. Не сразу умер, а как-то сошел с ума, перестал узнавать своих и глаза стали чужие.
Они поговорили на более-менее скользкие темы и ещё раз поцеловались.
– Ну ещё последний раз, - сказал принц.
– Ту-ту, поезд ушел, - ответила Вера, - в который раз последний раз.
– Ты меня и не обняла по-настоящему ни разу. Ты все время держишь шарик в руке.
Она положила шарик в карман курточки и продемонстрировала как она умеет обниматься. Для того чтобы обниматься хорошо действительно были нужны две руки.
Она простудилась и просидела дома почти неделю.Вера Анатольская любила болеть потому что ценила свободное время, а у больного человека свободного времени много. Каждый раз она ждала пока все уйдут потом садилась за стол и открывала справочник Корна. Справочник по математике для научных работников и инженеров. Пока другие девочки зачитывались анжеликами, готовились к выпускным экзаменам, скучно прогуливали (что, гуляете?
– да пытаемся-а куда идете?
– не знаю куда он, а я вперед), Вера Анатольская врастала в математику.
Школу Вера переросла ещё тогда, когда все учили квадрат разности, а теперь колдовала над эрмитовыми формами и модальными столбцами, а от попарно ортогональных собственных векторов у неё перехватывало дыхание. Она давно успела победить на всяческих олимпиадах, и сделать тому подобную чепуху. Математический лицей, куда её приглашали два года подряд, не волновал нисколько.
УНИВЕРСИТЕТ, само слово, было приятно для слуха. Как-то её пригласили посидеть на лекции и она была разочарована теми прописными истинами, которые рассказывала жирная тетка в очках. Тетка скребла мелом, иногда ошибалась, но не исправлялась, видя, что никто не замечает ошибок. Студенты были глупы как пни, кроме нескольких, сидевших преувеличенно впереди и ловивших каждое слово, но все равно не замечавших ошибок.Иногда передовые пни задавали вопросы, не обязательно умные.
После лекции Вера подошла к ио-доцентке и спросила каков уровень преподавания в университете.
– Лучше вы найдете только в Кембридже или Оксфорде, - ответила ио-доцентка, - можете поговорить с любым из студентов (она провела рукой в сторону тех пней, которые ещё пускали ростки).
Вера задала вопрос о границах собственных значений линейных операторов и не получила ответа. С тех пор она решила никуда не поступать.
Сейчас она запоем читала все что могла найти о пространствах с кривизной. Но дело было не в пространствах, а в ней самой - наткнувшись на любую новую идею, она убеждалась что именно так и думала. Порой её мысль приподнималась и над страницами монографий, тогда она быстро чертила на бумаге значки (от которых мама приходила в ужас)и все, все сходилось.