Шрифт:
О. Генри
Разные школы
I
Старый Джером Уоррен жил в стотысячедолларовом доме ? 35 по Восточной Пятьдесят и так далее улице. Он был маклером в деловой части города и так богат, что каждое утро мог позволить себе - для укрепления здоровья - пройти пешком несколько кварталов по направлению к своей конторе, а затем уже взять извозчика.
У него был приемный сын, сын его старого друга, по имени Гилберт - отличный типаж для Сирилла Скотта(1). Гилберт был художником и завоевывал успех с такой быстротой, с какой успевал выдавливать краски из тюбиков. Другим членом семейства старого Джерома была
Гилберт и Барбара жили в полном согласии. Все окружающие молчаливо порешили, что недалек тот счастливый день, когда эта пара станет перед аналоем и пообещает священнику порастрясти денежки старого Джерома. Но в этом месте в ход событий следует внести некоторые осложнения.
Тридцать лет назад, когда старый Джером был молодым Джеромом, у него был брат, которого звали Диком. Дик отправился на Запад искать богатства - своего или чужого. О нем долго ничего не было слышно, но, наконец, старый Джером получил от него письмо. Написано оно было коряво, на линованной бумаге, от которой пахло солониной и кофейной гущей. Почерк страдал астмой, а орфография - пляской святого Вита.
Оказалось, что Дику не удалось подстеречь Фортуну на большой дороге и заставить ее раскошелиться, - его самого обобрали дочиста. Судя по письму, песенка его была спета: здоровье у него пришло в такое расстройство, что даже виски не помогало. Тридцать лет он искал золота, но единственным результатом его трудов была дочка девятнадцати лет, как и значилось в накладной, каковую дочку он, оплатив все дорожные издержки, отправлял теперь на Восток в адрес старого Джерома, чтобы тот кормил ее, одевал, воспитывал, утешал и холил, пока смерть или брак не разлучат их.
Старый Джером был человек-помост. Всякий знает, что мир держится на плечах Атласа, что Атлас стоит на железной решетке, а железная решетка установлена на спине черепахи. Черепахе тоже надо стоять на чем-нибудь - она и стоит на помосте, сколоченном из таких людей, как старый Джером.
Я не знаю, ожидает ли человека бессмертие. Но если нет, я хотел бы знать, когда люди, подобные старому Джерому, получают то, что им причитается?
Они встретили Неваду Уоррен на вокзале. Она была небольшого роста, сильно загоревшая и так и сияла здоровьем и красотой; она вела себя совершенно непринужденно, но даже коммивояжер сигарной фабрики подумал бы, прежде чем подмигнуть ей. Глядя на нее, вы невольно представляли ее себе в короткой юбке и кожаных гетрах, стреляющей по стеклянным шарам или укрощающей мустангов. Но она была в простой белой блузке и черной юбке, и вы не знали, что и подумать. Она без малейшего усилия несла тяжелый саквояж, который носильщики тщетно пытались вырвать у нее.
– Мы будем с вами дружить, это непременно, - сказала Барбара, клюнув Неваду в крепкую загорелую щеку.
– Надеюсь, - сказала Невада.
– Милая племянница, малютка моя!
– сказал старый Джером.
– Добро пожаловать в мой дом, живи у меня, как у родного отца.
– Спасибо, - сказала Невада.
– Вы мне позволите называть вас кузиной?
– обратился к ней Гилберт со своей очаровательной улыбкой.
– Возьмите, пожалуйста, саквояж, - сказала Невада.
– Он весит миллион фунтов.
II
Обычное осложнение между одним мужчиной и двумя женщинами, или одной женщиной и двумя мужчинами, или женщиной, мужчиной и аристократом - словом, любую из этих проблем - принято называть треугольником. Но эти треугольники следует определить точнее. Они всегда равнобедренные и никогда не бывают равносторонними. И вот, по приезде Невады Уоррен, она, Гилберт и Барбара Росс образовали такой фигуральный треугольник, причем Барбара заняла в нем место гипотенузы.
Однажды утром, перед тем как отправиться в свою мухоловку в деловой части города, старый Джером долго сидел после завтрака над скучнейшей из всех утренних газет Нью-Йорка. Он душевно полюбил Неваду, обнаружив в ней и независимость характера и доверчивую искренность, отличавшие его покойного брата.
Горничная принесла для мисс Невады Уоррен письмо.
– Вот, пожалуйста, его доставил мальчик-посыльный, сказала она.
– Он ждет ответа.
Невада насвистывала сквозь зубы испанский вальс и наблюдала за проезжающими по улице экипажами и автомобилями. Она взяла конверт и, еще не распечатав его, догадалась по маленькой золотой палитре в его левом верхнем углу, что письмо от Гилберта.
Разорвав конверт, она некоторое время внимательно изучала его содержимое; затем с серьезным видом подошла к дяде и стала возле него.
– Дядя Джером, Гилберт хороший человек, правда?
– Почему ты спрашиваешь, дитя мое?
– сказал старый Джером, громко шелестя газетой.
– Конечно, хороший. Я сам его воспитал.
– Он ведь никому не станет писать ничего такого, что было бы не совсем... я хочу сказать, чего нельзя было бы знать и прочесть каждому?
– Попробовал бы он только, - сказал дядя и оторвал от своей газеты порядочный кусок.
– Но почему ты об этом...
– Прочитайте, дядя, эту записку - он только что прислал мне ее - и скажите, как, по-вашему, все ли в ней в порядке и как полагается? Я ведь плохо знаю, как и что принято у вас в городе.
Старый Джером швырнул газету на пол и наступил на нее обеими ногами. Он схватил записку Гилберта, внимательно прочитал ее дважды, а потом и в третий раз.
– Ах, детка, - проговорил он, - ты чуть было не расстроила меня, хоть я и был уверен в моем мальчике. Он точная копия своего отца, а его отец был чистый брильянт в золотой оправе. Он спрашивает только, можете ли вы с Барбарой сегодня в четыре часа дня поехать с ним в автомобиле на Лонг-Айленд? Я не нахожу в записке ничего предосудительного, за исключением бумаги. Терпеть не могу этот голубой оттенок.
– Удобно будет, если я поеду?
– Да, да, дитя мое, конечно. Почему нет? Право, мне очень приятны твоя осторожность и чистосердечие. Поезжай, непременно поезжай.
– Я не знала, как мне поступить, - застенчиво проговорила Невада, - и подумала: спрошу-ка я лучше у дяди. А вы, дядя, не можете поехать с нами?
– Я? Нет, нет, нет! Я разок прокатился в машине, которой правил этот мальчишка. С меня довольно! Но ты и Барбара можете ехать, это вполне прилично. Да, да. А я не поеду. Нет, нет и нет!