Разорванный август
Шрифт:
Мурад чувствовал себя словно вернувшимся в детство, почти счастливым. А маленький Орхан, сидевший рядом и уплетавший блины с медом и сметаной, не понимал, почему его мама и дядя Мурад так весело и громко смеются.
– Ты помнишь Карину? – неожиданно спросил Мурад.
– Вашу соседку, – сразу вспомнила Нигяр, – с которой ты вместе учился. Конечно, помню. Такая красивая девочка. Если бы ты только знал, как я ее не любила.
– Почему? – удивился он.
– Ревновала, – рассмеялась она. – Мне казалось, что ты проводишь с ней гораздо больше времени, чем с нами. Я с младшим братом
– Да, – вздохнул он, – нравилась.
– Но потом ты ушел в армию, а они куда-то переехали, – вспомнила Нигяр. – Или не уезжали, я уже не помню.
– Она вышла замуж и уехала в Москву, пока я лежал раненый в Ташкенте, – негромко сказал Мурад.
– Значит, она тебя не любила, – нахмурилась Нигяр. – Если бы любила, обязательно бы дождалась. Может, это все и к лучшему. Сейчас вам было бы трудно жить в Баку...
– Она не знала о моем ранении, – разволновался Мурад. – Мои родственники не хотели, чтобы я встречался с ней после возвращения, и, соответственно, ее тоже не хотели. Поэтому все письма прятались или пересылались по другим адресам. Наша азербайджанская семья не желала невестку-армянку, а ее родителям не нужен был зять-азербайджанец. Вот так все и получилось. Она вышла замуж за армянина и уехала в Москву еще в восемьдесят шестом.
– Ну и слава богу, – искренне произнесла Нигяр, – значит, все эти ужасы она не застала. А как ее родители?
– Отец умер в восемьдесят девятом. Он был главным редактором армянской газеты, издававшейся в Баку. Сердце не выдержало всех этих потрясений. Мать переехала к дочери. А в Баку осталась ее бабушка, которая была в городе в январе девяностого... – Он вдруг увидел ужас на лице своей сестры и поспешил ее успокоить: – Ее спасли, соседи спасли и помогли уехать. Сейчас она тоже в Москве, со своей дочерью, внучкой и правнучкой.
– Значит, все закончилось хорошо, – вздохнула Нигяр.
– Можно сказать и так. Через некоторое время Карина развелась со своим мужем и стала жить одна с дочерью. Она теперь известный журналист Карина Геворкян.
– Нашла свое место в жизни. Тоже неплохо. А откуда ты все это знаешь?
– Полгода назад мы с ней встретились, – ровным голосом сообщил Мурад.
– И что?
– Ничего. Просто я понял, что все это годы любил только ее.
– Вы с ней снова встречаетесь? – не поверила Нигяр.
– Да. Вот уже полгода.
– И поэтому ты так часто летаешь в Москву? Твоя мама жаловалась мне, что за этот год ты уже раз шесть или семь летал сюда. Теперь все понятно.
– Мы любим друг друга. – Мурад вдруг понял, что не сможет сказать об этом больше никому, кроме Нигяр, той девочки, с которой они так дружили и близко общались в детстве.
Она молчала. Целую минуту. Потом наконец спросила:
– И как вы собираетесь жить дальше? Будете встречаться только в Москве, во время твоих частых командировок? Ты ведь должен понимать, какая обстановка сейчас в Баку. Она не сможет приезжать к тебе, а ты не сможешь все время оставаться в Москве.
– Я все это знаю. И она тоже понимает. Но мы любим друг друга.
– Сильный аргумент, – заметила Нигяр, – очень сильный. Но как ты собираешься строить дальше свою жизнь? Свои отношения с ней?
– Не знаю. Пока не знаю.
– Нужно определяться. Ты мужчина, тебе и решать, – резонно проговорила она.
– А я пока ничего не решил. И я не уверен, что ее мать с бабушкой будут в восторге от встреч Карины со мной. Да и нашим это очень не понравится.
– Не понравится, – согласилась сестра.
И вдруг Мурад решился:
– Она ждет ребенка. Моего ребенка, Нигяр.
Она замерла. Открыла рот, собираясь что-то сказать, и посмотрела на своего сына. Потом снова перевела взгляд на Мурада. В ее глазах появились слезы.
– Мама, – испугался Орхан, – почему ты плачешь?
– Я не плачу. – Нигяр смахнула слезу, достала платок и повторила: – Я не плачу.
Мурад терпеливо ждал.
– Мама, перестань плакать! – не унимался Орхан.
– Не буду, не буду. – Она вытерла слезы и тяжело вздохнула. – Если любишь, если ты действительно любишь, то это самое главное. Все остальное неважно. Абсолютно неважно. Кто ты, где ты живешь, как к этому отнесутся твои родные, что подумают ее родные, где вы будете встречаться. Если любишь, то все это глупости. Всегда можно найти выход.
– Спасибо, – взволнованно произнес Мурад, – ты мой самый лучший друг.
Нигяр вложила руку в его ладонь и неожиданно призналась:
– Ты знаешь, что моя бабушка, мать моего отца, всерьез хотела нас поженить. Она все время говорила моей и твоей маме, что детей нужно поженить, иначе их детские игры плохо закончатся. Ты ведь знаешь наши традиции – двоюродные братья и сестры обычно женятся.
– Мне мама никогда об этом не говорила, – изумился Мурад.
– Потому что я не разрешила. Я видела, что ты относишься ко мне, как к своему другу, но не как к любимой женщине. Ты всегда любил только Карину. И тогда, и сейчас. Поэтому просила родителей даже не заикаться об этой возможности.
– Ты счастлива?
– У меня хороший муж, прекрасный сын. Можешь не поверить, но за все время нашей совместной жизни мы ни разу даже не поспорили. С ним невозможно спорить, он всегда мне уступает. Наверное, счастлива, хотя люди обычно боятся в этом признаться. – Она убрала руку, посмотрела на часы и продолжила: – А теперь пойдем, уже первый час дня. Мы можем опоздать на поезд.
Мурад повез их обратно. На прощание они расцеловались, и Нигяр с сыном пошли к дому. Уже у самого подъезда она обернулась и, улыбнувшись, помахала ему рукой. Он вернулся в гостиницу и снова набрал номер телефона Карины. На этот раз она ответила сразу.
– Где ты была? – взволнованно спросил Мурад. – Я звонил вчера весь вечер и всю ночь.
– Ты же сказал, что прилетишь только сегодня, – удивилась Карина.
– Я прилетел еще вчера. Все бросил и прилетел. А тебя не было дома.
– Я плохо себя чувствовала, и мама увезла меня к себе, там мы с дочкой и остались. А почему ты не предупредил меня о своем приезде?
– Я не знал, как у меня получится.
– И где ты остановился? В «Москве» или в «России»?
– В «России». Пашкевич дала мне броню в гостиницу. У меня двухместный номер.