Разорвать тишину
Шрифт:
Однажды под утро, за Нижним Тагилом, когда эшелон в очередной раз простоял всю ночь под красным сигналом семафора, Вера услышала сквозь сон тихий стук в железную обивку вагона. Через минуту настойчивый стук повторился. Вера окончательно проснулась и, прислушиваясь, подняла голову. В купе все спали, за окном стояла предрассветная тишина, лишь где-то вдалеке каркала одинокая ворона, да похрустывал подмерзший гравий под ногами часового. Было слышно, как солдат прошелся вдоль полотна, затем шаги приблизились, и снова раздался тихий стук.
— Говори, — негромко ответил из соседнего окна чей-то сиплый голос.
— Козырь —
— Сейчас… Лужа, разбуди Козыря, — в соседнем купе завозились, потом кто-то грузно запрыгнул на верхнюю полку и, скрипя досками, подвинулся к окну.
— Говори…
— Козырь? Тебе весточка из четвертого вагона. От Левы Резаного, — торопливо зашептал солдат. — Он тебя видел при посадке. Тебя и еще кого-то. Держи… — гравий захрустел, в стенку вагона что-то стукнуло. Тугой шарик записки перелетел через решетку окна. Вера замерла, стараясь не пропустить ни слова.
— Спасибо, командир, — через несколько секунд раздался из окна тихий голос. — Мы тебе что-нибудь должны?
— Нет. Лева уже рассчитался, — солдат у вагона немного замялся. — У замкомвзвода просьба к вам маленькая. Где-то у вас женщина едет. Шапка у нее соболиная. А у жены ротного скоро день рождения…
— Понял. Сделаем…
Вера долго лежала с открытыми глазами. Сон пропал, на душе было тревожно, словно она только что обнаружила для себя новую, темную форму жизни. Люди — тени, которых она иногда замечала в подворотнях, вдруг потеряли свои неприметные, расплывчатые формы, материализовались и оказались на расстоянии вытянутой руки. Но самое главное, Вера поняла, что незримой клетки из запретов и наказаний между ними и остальными людьми больше не существовало. Хищники осторожно выходили из открытых вольеров, нюхали воздух и замирали после каждого шага.
Утром события начали развиваться очень быстро. Не успела Вера предупредить жену инженера о ночном разговоре, как в их купе неожиданно зашел один из уголовников — мрачный мужчина с изъеденной оспой лицом. Не обращая на присутствующих никакого внимания, он молча сел на нижнюю полку и прикрыл глаза.
— Простите, но здесь занято! Вы, наверное, ошиблись… — звучно начал инженер, но в его тоне, наверное впервые, все почувствовали растерянность. Уголовник посмотрел на него как на пустое место и молча поднес палец к губам. Происходящее выглядело такой нелепицой, что инженер сразу осекся и замолчал на полуслове. Никто не заметил, что в то же время в другом конце вагона, в отсек бездомных, как бы между прочим, зашел еще один уголовник. Блатные незаметно блокировали подходы к тамбурам. Из соседнего купе доносились глухие голоса.
Происходило что-то непонятное. Вера испуганно посмотрела на жену инженера, женщина перехватила ее взгляд и сразу побледнела. Голоса за стеной звучали все громче и громче, общий тон спора постепенно повышался, и скоро можно было различить отдельные фразы. Очевидно, весточка из четвертого вагона содержала в себе важную информацию. Санька хотел было спрыгнуть с верхней полки к родителям, но отец, до этого искавший в чемодане бритву, поднял глаза и отрицательно покачал головой. Никто ничего не понимал.
— Козырь, мы же не знали тех легавых, — доносился из-за перегородки громкий, наполненный скрытым страхом голос. — Я вообще не был в курсе за их расклады! И в Соликамске я никогда не был! Сам подумай, как мы могли кого-то сливать…
—
Страшно, когда кричат люди. Еще страшнее, когда кричит не женщина, а здоровый сильный мужчина, пусть даже он и живет только для того, чтобы охотиться и воевать с себе подобными. Алексей отстраненно подумал, что человек просто не может так пронзительно кричать. Через мгновение крик захлебнулся в чьих-то ладонях, человеку зажали рот, кто-то хрипел, глухо звучали удары. Видно, нападавшие мешали друг другу и никак не могли свалить жертву на пол. Затем в перегородку хрястнуло так, что все вздрогнули, и в проход, согнувшись, выскочил окровавленный человек с безумными глазами.
Дальше события напоминали ускоренную запись на кинопленке. Кряжистый уголовник с глухим ворчанием метнулся из засады в проход и с размаху ударил убегавшего коленом, стараясь попасть в голову. В тот же миг из купе блатных выскочил красный, запыхавшийся парень с золотой фиксой. В его руке тускло блеснул нож. Где-то истошно завизжала женщина. По-волчьи оскалив рот, резко и сильно, почти без замаха, парень ударил человека ножом в лицо, всадив его почти по рукоятку в нижнюю челюсть. Человека отбросило на переборку, он издал какой-то булькающий утробный звук и завалился на пол, с хрипом захлебываясь собственной кровью. Из купе блатных один за другим выскочили еще три человека, все тяжело дышали, словно перетаскивали мебель. Человек на полу дергался, хрипел, кашлял кровью и закрывал руками голову.
— Здоровый боров… чуть не ушел, — задыхаясь, сказал Козырь, плотный мужчина с хищным лицом. На его лбу алела свежая царапина. — Что же ты, дружище, от своих братьев бегать надумал? Мы же с тобой еще не договорили… Давайте его в купе…
Мычащего, захлебывающегося кровью человека схватили за ноги и затащили обратно в отсек, сразу завесив вход сорванной простыней. В вагоне стояла полная тишина.
Первым пришел в себя какой-то мужчина из верующих. Он выскочил на проход и бросился к тамбурной двери.
— Люди, стучите! Убивают, убивают! — заголосило сразу несколько голосов. В железные двери загрохотали удары. Из купе блатных доносились мычание и хрип, там шла тяжелая возня. В отсеке Измайловых все вскочили на ноги, только женщина в желтом берете, белая-белая, с расширенными глазами и какой-то неестественной безумной улыбкой на губах продолжала сидеть, прижавшись к перегородке, которая подрагивала и поскрипывала от возни за ней нескольких мужчин. Веру трясло.
Волки вышли из вольеров: те, кто рвал на куски своего бывшего товарища, только внешне напоминали людей. Они ходили, разговаривали, курили, смеялись, совсем как остальные, но в их венах текла не человеческая кровь. Морали, нравственности и милосердия в их сердцах не существовало. Эти люди жили, подчиняясь лишь законам силы и страха. Зверь, властвующий в их сердцах, выедал человеческую совесть без остатка. Глядя на соседа, они видели только горло или поджатый хвост.