Разрушающее напряжение [Венера Прайм]
Шрифт:
— А откуда ты это знаешь?
Он колебался — они часто играли — но эту правду он устал ей говорить.
— Это есть в твоем файле.
— Хотела бы я увидеть свой файл когда-нибудь.
— Боюсь, у меня больше нет к нему доступа, — соврал он. Файл, который она имела в виду, был не тем, о котором говорил он. Они говорили о разных вещах.
Ей выпало играть белыми, и она быстро разыграла итальянскую партию, лишая доктора из равновесия ходом пешки с3 на четвертом ходу.
Чтобы дать себе время подумать, он спросил:
— Есть ли еще какие-нибудь просьбы?
—
— Есть что-нибудь, что мы можем сделать для тебя?
— Я хотела бы увидеть своих маму и папу.
Он не ответил, обдумывая ход. Как и большинство любителей, он изо всех сил пытался думать на два-три шага вперед, но у него это плохо получалось. Как и большинство мастеров, она думала позиционно, и хотя в текущий момент она уже не помнила свои первые ходы, это не имело значения. До того как несколько лет назад ее краткосрочная память была стерта, в долговременной сохранились несчетные варианты и позиции.
Она отвечала мгновенно, вот уже один из его слонов скоро будет проигран. Он улыбнулся с сожалением. Происходил еще один разгром. Тем не менее он сделал все возможное, чтобы оказать достойное сопротивление, и подарить ей интересную игру.
Пока кураторы не развязали ему руки, он мало чем мог ей помочь.
Прошел час — время для нее ничего не значило, — вот она опять говорит «подумай». Ферзя давно нет, ситуация безнадежна. — «Сдаюсь». Она улыбнулась, поблагодарила его. Он сунул шахматную доску в карман.
Когда доска исчезла из виду, к ней вернулся тоскующий взгляд.
Они еще раз прошлись вдоль стены. Тени были длинными, дыхание застывало перед лицами, над головой туманное голубое небо было покрыто тысячей инверсионных следов. Медсестра встретила их у двери, доктор остался снаружи. Когда он попрощался, девушка с любопытством посмотрела на него, уже забыв, кто он такой.
Возникшее чувство внутреннего протеста требовало выхода, действий и доктор включил связь:
— Я хочу поговорить с Лэрдом.
Лицо на экране было вежливо-доброжелательным:
— Очень жаль. Но директор не отвечает на внеплановые звонки.
— Это лично и срочно. Пожалуйста, скажи ему это. Я буду ждать.
— Доктор, поверьте мне, просто нет никакой возможности…
Второй помощник… третий… — из третьего наконец он выжал обещание, что директор позвонит ему утром. Эти упрямые отказы только разожгли мятежную искру, и доктор был очень зол, после всех этих разговоров.
Его пациентка попросила просмотреть файл — файл, над которым она работала, перед тем как ее поместили в больницу. Он хотел получить разрешение на это, но зачем заморачиваться? Лэрд и остальные были бы против, но ведь она не сможет никак злоупотребить тем, что увидит: она почти мгновенно забудет все.
Он постучал в дверь ее комнаты наверху. Она открыла, все еще в сапогах, рубашке и брюках, которые надела на прогулку:
— Да?
— Ты просила просмотреть твой файл.
Она изучающе посмотрела на его. — Тебя послал мой отец?
— Нет. Один из сотрудников М.И.
— Мне не разрешено просматривать мой файл. Никому
— Ну… в твоем случае было сделано исключение. Но это на твое усмотрение. Только если ты заинтересована.
Безмолвно, она последовала за ним по гулкому коридору, вниз по скрипучим пролетам лестницы.
Подвал был светлым и теплым, с ковровым покрытием. Что было совсем не похоже на сквозняки и остальные «прелести» в залах и палатах выше. Врач показал ей кабину для индивидуальной научной работы:
— Я уже ввел соответствующий код. Я буду рядом, если у тебя возникнут какие-либо вопросы.
Он сел с другой стороны узкого прохода, на две кабины дальше, спиной к ней. — Хотелось, чтобы она чувствовала конфиденциальность, но все-таки не забывала о его присутствии.
Женщина осмотрела экран установки. Затем ее пальцы искусно погладили полушария ручного ввода. На экране латинскими буквами и цифрами пошел текст:
ВНИМАНИЕ! Несанкционированный доступ к этому файлу наказывается штрафом и/или лишением свободы в соответствии с Законом о национальной безопасности.
Через несколько секунд появился стилизованный логотип с изображением лисы. Изображение исчезло, его заменили другие слова и цифры:
Дело L. N. 30851005. Проект «Определение способностей и возможности их тренировки». Доступ не авторизованным сотрудникам «Множественного Интеллекта» строго запрещен.
Она снова погладила ввод.
Через проход доктор нервно курил сигарету — древний и отвратительный порок — он выжидал, видя то же, что и она видела на экране. Процедуры и оценки были бы ей знакомы, они закрепились в ее долговременной памяти, поскольку были не просто информацией, а процессом, действием…
Файл напомнил ей о том, что стало частью ее. Ее учили языкам — многим из них, в том числе ее собственному, — разговаривать и читать далеко опережая то, что считалось соответствующим возрасту. Ее учили играть на скрипке и пианино с младенчества, задолго до того, как пальцы ее рук могли растягиваться, чтобы сформировать аккорды. Учили танцу, гимнастике и верховой езде, вынуждая постоянно практиковаться, требуя от нее добиваться самого лучшего. Она манипулировала заполняющими пространство изображениями на компьютере, училась рисованию и скульптуре у мастеров. Обучалась теории множеств, геометрии и алгебре с того времени, когда ей удавалось различать пальцы рук. У дела «L. N.» был длинный номер, прикрепленный к файлу, но она была первым субъектом «Спарты». «Спарты» созданной ее отцом и матерью.
Ее родители старались не оказывать чрезмерного влияния на оценку достижений своей дочери. Но даже там, где независимая экспертиза была невозможна, ее мастерство было очевидно.
Все увиденное заставило ее заплакать.
Доктор был рядом с ней.
— Что-то не так?
Она вытерла слезы и покачала головой, но он мягко настоял: — Моя работа — помогать.
— Единственное чего я всегда хотела, это то чтобы родители мне сказали, сказали сами — что я молодец, что я все делаю правильно.