Разрушенный
Шрифт:
Я выключаю лампу. Мои глаза закрываются, и мой разум кипит, думая о книге и о том, как закончилась глава. Любопытство о том, что будет дальше, съедает мое терпение. Не в силах заснуть, я достаю из тумбочки маленький фонарик, который храню для таких ночей.
Я хватаю книгу и иду в свой шкаф. Если бы родители застали меня за таким чтением поздно вечером, они бы прочитали мне целую речь. Чтобы спасти нас всех, я прячусь на своем обычном месте за одеждой и парой картонных коробок. Фонарик отбрасывает тени, когда я открываю
Мой палец ведет меня, удерживая на месте, пока я упражняюсь в чтении. Кэтнисс убегает от других, избегая при этом смерти. Она храбрая и крутая.
Откуда-то снизу раздается крик. Волосы на моих руках поднимаются от того, как страшно это звучит. Крик отца пугает меня, и я дрожащими пальцами выпускаю твердый переплет. Она падает на пол рядом с моими ногами с сильным стуком.
Я задерживаю дыхание, пытаясь осмыслить услышанное. Звон стекла вдалеке и далекие мольбы моей матери заставляют меня паниковать. Мое сердце учащенно бьется в груди, когда мой отец переходит с английского на испанский, умоляя о пощаде. Незнакомые голоса кричат в ответ, прежде чем что-то еще разбивается.
Папа предупреждал меня о подобных вещах. Он учил меня оставаться в своей комнате и ждать, когда кто-нибудь из них придет за мной.
От очередного крика мамы у меня перехватывает дыхание. Я остаюсь приклеенной к ковру, мои пальцы судорожно пытаются схватить фонарик.
Мой отец кричит, его мольбы доносятся через закрытую дверь моей спальни. Я пытаюсь сдержать дрожь в теле.
По дому разносится громкий хлопающий звук, как будто внизу кто-то устроил фейерверк. Папа перестает кричать, а мама издает болезненный вопль.
Мои пальцы дрожат, когда я выключаю фонарик. Щелчок звучит слишком громко, нарушая тишину, когда темнота скрывает меня. Раздаются новые хлопки, перекрывая мамины крики, от которых у меня по спине пробегает холодок.
Раз. Два. Три.
Мои глаза слезятся, когда я пытаюсь дышать, а стук сердца мешает мне слышать. В глубине души я знаю, что что-то не так, ведь мои родители больше не плачут. Я качаю головой, как будто это движение может вытеснить беспокойство из моего мозга. Мысль о том, что с ними случилось что-то плохое, слишком тяжела для меня.
Я резко вдыхаю, когда моя дверь со скрипом открывается.
Вот они. Они найдут меня.
Дверь шкафа заглушает звук шагов. Я втягиваю свое тело в себя, пытаясь исчезнуть в самом маленьком уголке шкафа. Коробки и вешалки с одеждой скрывают меня.
Я не Кэтнисс Эвердин. Я притворяюсь, прячусь, страх заставляет меня свернуться в клубок ничтожества. Дверцы моего шкафа открываются, и кислота подбирается к моему горлу от этого шума. Я не решаюсь сглотнуть, боясь, что незнакомец услышит меня.
Некоторые вешалки гремят, и мои туфли толкаются. Я сдерживаю желание вздохнуть, когда что-то ударяется о коробку передо мной. Так
— Его дочери здесь нет. Может быть, она с другим членом семьи? Или мы должны проверить все комнаты?
Я закрываю рот рукой, чтобы не вырвался ни один звук. Слезы брызжут на мои пальцы, но я молчу.
— Olv'idalo.(прим. пер Забудь об этом.) Мы справились с работой. Эль Хефе будет гордиться нами, и после этого он должен будет повысить нас в должности.
— Эдуардо был занозой в его заднице в течение многих лет.
Я борюсь со всем, что во мне есть, чтобы не закричать и не выдать себя. Кэтнисс не плакала бы. Она бы вышла из шкафа и что-то сделала. Что угодно.
Я слабая, жалкая трусиха, которая едва переводит дыхание, борясь с желанием вырвать.
Где-то внизу хлопает дверь.
Мама и папа придут за мной. Они в порядке. Может быть, немного ранены, но они придут.
Проходят минуты, а я не слышу никаких звуков в доме. По моему лицу текут слезы, я молюсь, чтобы папа нашел меня и отнес в постель.
Несколько часов я не двигаюсь, боясь выйти на улицу. Мои глаза привыкают к темноте, я раскачиваюсь взад-вперед, чтобы успокоиться.
В конце концов, я выползаю из своего укрытия, мой желудок опускается, когда я открываю дверь шкафа. Я останавливаюсь, прислушиваясь, не знает ли кто, что я здесь. Проходит несколько минут, прежде чем я решаю, что можно двигаться дальше.
Сделав глубокий вдох, я открываю дверь своей спальни. Она скрипит, как в одном из эпизодов «Скуби-Ду». Мое сердцебиение ускоряется, когда я испускаю дрожащий вздох.
Я ненавижу темноту. Мой дом кажется жутким, свет выключен, а тени задерживаются в самых черных углах. Кожу на шее покалывает. Мои ноги несут меня вниз по лестнице, я сжимаю в руках фонарик, отчаяние дает мне силы идти дальше.
— Mami? Papi?(прим. пер Мамочка? Папочка?)
Тишина. Полная тишина и темнота заставляют пульсировать жилы на моей шее. Я борюсь с желанием взбежать по лестнице и спрятаться под одеялом. Кэтнисс была бы храброй в темноте — сильной и ничего не боялась.
Я спотыкаюсь обо что-то, преграждающее мне путь на кухню. Моя голова падает сама по себе.
— Нет! Нет, нет, нет, нет.
Фонарик с грохотом падает у моих ног и укатывается в сторону. Мои ноги подкашиваются, когда я падаю на пол, мои пальцы цепляются за мамину руку, холодную в моей, и я чувствую себя не в своей тарелке.
Слезы заливают мои глаза, стекают по щекам и падают на нее. Я переползаю через ее тело и притягиваю ее к себе.
— Mami! !Despi'ertate!(прим. пер Мамочка! Просыпайся!) — дрожащими пальцами я убираю ее волосы с лица, мое сердце сжимается при виде ее пустых глаз, смотрящих на меня.