Разрушительница пирамид

Вишенка на торте… Именно это дурацкое выражение пришло мне в голову, когда стекло на картине пошло трещинами. То есть выражение вовсе не дурацкое, а вполне себе нормальное, вот только совершенно точно явилось не к месту. Или не ко времени. Хотя как посмотреть. В ироничном смысле очень даже подходит, ведь, насколько я помню, означает оно заключительный штрих или что-то в этом роде. Короче, заключительная пакость этого идиотского дня.

Последнее время у меня все дни такие, но сегодня судьба,

как видно, решила меня доконать. Начнем с того, что мамуля с утра не отвечала на звонки. Тревожный знак. На девяносто девять процентов можно быть уверенной: она опять себе «позволила». Это мамино выражение, а не мое. Говоря попросту, мама с некоторых пор подружилась с бутылкой. Еще одно дурацкое выражение… Щедра я на них сегодня… Если совсем просто, мама пьет как лошадь, и от этого мое существование лучше не становится. Уж можете поверить, мне и без маминых запоев есть чему порадоваться. В переносном смысле, само собой.

Двадцать три года моей жизни были вполне благополучными и ничем не примечательными. Мама, папа, я – дружная семья. Я окончила школу, потом институт, дважды успела влюбиться, один раз вполне счастливо, едва не выскочила замуж.

Но жизнь внезапно дала крен, и стало не до замужества. В результате возлюбленный женился на моей подруге. Они уже год как развелись, и я, в общем-то, считаю – мне повезло. По крайней мере, разводиться мне не пришлось. Кирюха винил во всем меня и утверждал, что, женись он на мне, жил бы в браке долго и счастливо. Не факт, кстати. То есть он-то, может, и жил бы, вопрос: на сколько бы хватило меня? Олеська, это моя подруга, а теперь его бывшая, уверяет: он страшный зануда, жадина и врун. Подозреваю, она куда ближе к истине, чем Кирюха, который, в самом деле, любит наводить тень на плетень. Короче, я на них не в обиде. А даже напротив. Но их свадьба, как вы понимаете, поначалу жизнь мне сильно испортила. Я в меру сил страдала и пару раз рыдала по ночам, хотя это и не стало самым трагическим происшествием в моей жизни. Куда больше я переживала развод родителей. С этого, собственно, и начались мои несчастья.

Когда мне было двадцать три и жизнь представлялась безоблачной и полной надежд, папа встретил женщину. Надо бы написать это слово с большой буквы, раз уж появление этой дамы так повлияло на мою жизнь. Но вот беда: на заглавную букву в слове «женщина» папина Раиса не тянула. Она добродушная тетка, которая смотрит папе в рот, и в этом, боюсь, ее основное достоинство. Если не считать борща. Борщ Раиса варит классно. Мама от готовки всегда отлынивала, а в рот папе заглядывала, разве что когда он на горло жаловался. Папа, будучи типичным подкаблучником, маму побаивался. И все, уж мы-то с мамой точно, верили: так будет всегда. Но тут появилась Раиса… Ей было хорошо за сорок, пятнадцать из которых она жила с котом по кличке Люций (полное имя Люцифер, намек на то, что тетка могла удивить), вязала шарфики племянникам и продолжала мечтать о любви. Могла бы мечтать и дальше, но тут ее сократили на прежнем месте работы, и она устроилась в папин отдел чертежницей. Это была судьба. Однако у нас имелись все шансы пребывать относительно нее в неведении, если бы не досадный папин промах и мамин характер.

Засыпался папа на ерунде: подарках к Восьмому марта. Мама до трех считать умела и взялась за папу всерьез. Тот вечер останется в памяти навсегда. Мы с папой заперлись в ванной (я вовсе не из-за солидарности, а из-за боязни схлопотать под горячую руку). Мама бушевала за дверью, и только недавний ремонт, влетевший в копеечку, удерживал ее от того, чтобы не выбить к чертовой матери дверь. Понимая, что долго мы в ванной не протянем, я уже начала сочинять эпитафию, что-то вроде «мама любила папу, папа полюбил другую женщину, здесь лежит папа».

Но мама, прокричав «вам же хуже», удалилась, громко хлопнув входной дверью. Папа

принялся каяться и взывать к моему пониманию, а я кивала, искренне считая: папа с перепугу забудет про Раису уже завтра, и наша жизнь пойдет как прежде. Но мама показала характер, сказав папе «убирайся отсюда», что он и сделал, подозреваю, с большим облегчением. Полгода мама держалась, уверенная: папа со дня на день вернется. Папа не возвращался. Я объяснила Кирюхе, что идти замуж в настоящий момент не могу из этических соображений. Мама страдает, а тут я со своим счастьем. Надо подождать. Однако ждать он не стал и женился на Олеське, впоследствии объяснив это так: меня он любил, но в Олеське видел идеальную кандидатуру на роль жены. И, само собой, лопухнулся (мне ли не знать, как подружка придуривается). А женился мне назло. Ну не дурак ли, прости господи… Лишний повод решить, что повезло тогда мне, а вовсе не Олеське.

В общем, полгода выдались насыщенными: мы с мамой страдали, но держались. Так как Раиса жила в общежитии и папа переселился к ней, неминуемо возник вопрос о разделе квартиры. Когда папа об этом заикнулся, я вновь принялась сочинять эпитафию. А мама презрительно сказала:

– Подавись.

И квартиру родители продали. Тогда в мою душу и закралось сомнение, что у этой истории возможен счастливый конец. Для некоторых членов нашей семьи, я имею в виду. Мама, взяв ипотеку, купила «трешку» в новом доме и не только влезла в кабалу, но и ухнула все деньги от продажи квартиры и нажитые за предшествующие счастливые годы. Мне эта «трешка» была костью в горле – мы вполне могли пожить в однокомнатной квартире, которая досталась мне от бабушки. Учитывая ситуацию на обоих любовных фронтах, жили бы долго и счастливо. Но мама хотела утереть папе нос. Совершенная нелепость, учитывая, что папа в эйфории собственного счастья маминой квартирой не особо интересовался.

На ремонт спустили последние деньги и залезли в долги. Мама осталась одна в роскошной «трешке», толком не зная, что в ней делать. И тут фирма, где она работала, приказала долго жить. Хозяева сбежали за границу, успев вывезти свои кровные, а заодно и чужие. Мама лишилась работы и надежды на лучшее будущее. С работой, в самом деле, было туго, но за ипотеку надо платить, и мама пошла в строительную организацию, где все, по ее выражению, «дышало на ладан», и, наверное, по этой причине сотрудники без конца что-то отмечали, проще говоря, по малейшему поводу пили.

В тяге к зеленому змию мама ранее замечена не была, оттого процесс перехода из мира трезвенников в мир сильно не трезвых я бездарно проворонила, занимаясь в основном своими проблемами, которых тоже был вагон.

Как выяснилось позже, это были не проблемы, а сущая ерунда по сравнению с открывающимися перспективами. Когда маму поперли с работы, я кинулась за помощью к папе. Мама сделала ход конем, заявив, что я вовсе не его дочь. И хоть папа уверял, что все это выдумки и слушать маму в ее состоянии себе дороже, но червь сомнения в душу закрался. Не в том смысле, что папа мне не родной, а в том, могу ли и впредь доставать его нашими проблемами или правильнее дать человеку возможность отдохнуть от семейных уз. Короче, жизнь мне мама существенно усложнила.

Мама меняла работу за работой, и каждая последующая была хуже предыдущей.

Вот так мы оказались в доме Константинова. Поначалу там оказалась мама. После очередного увольнения она близко сошлась с моей соседкой Тамарой Васильевной, дамой гренадерского вида и такого же характера. У нее было что-то вроде агентства сиделок. То есть официально не было ничего – Тамара числилась пенсионеркой, но подработать была не прочь и, когда ее бывший начальник слег, пошла к нему в сиделки. Работа растянулась на несколько лет. Справиться одна Тамара была не в состоянии и подтянула подруг из тех, что покрепче. Они и стали костяком будущего агентства.