Разрыв шаблона
Шрифт:
На протяжении долгого времени мы не замечали, как Америка все сильнее заражалась идеей исключительности. Нельзя сказать, что эта идея для страны новая – но раньше она не так активно транслировалась вовне. Доктрина Монро, бывшая основой внешней политики США с середины XIX века, декларировала, что Америку, по большому счету, волнует только она сама.
Но именно во время президентства Обамы – а, как ни странно, отнюдь не Буша, который воспринимался как последний крестоносец (считалось, что это чуть ли не его мессианский долг – освободить землю от Саддама Хусейна), об американской исключительности начали заявлять открыто. Обама стал впрямую говорить об Америке как о единственной сверхдержаве, утверждая, что она
Но ответственность за весь мир – это, конечно, хорошо, однако возникает вопрос: о какой именно ответственности идет речь? Ведь нарушаются все международные договоренности, которые когда-либо были достигнуты, начиная чуть ли не с окончания Тридцатилетней войны, а все дипломатическое устройство XX века просто идет вразнос. Уже никакой речи не идет ни о суверенитете государств, ни о национальных интересах – это вообще не рассматривается. И если по отношению к своим западным партнерам американцы еще пытаются соблюдать хоть какие-то приличия, то по отношению к иным странам ни о каких приличиях даже речи быть не может.
Сразу возникает вопрос: а на чем базируется эта исключительность? Я сейчас не говорю ни об экономической мощи, ни о военном потенциале. Просто удивительно, что самая миролюбивая, как заявляют американцы, страна на планете обладает столь могучей военной машиной и столь гигантским военным бюджетом, что на этом фоне все остальные страны выглядят совершенными детьми. Это надо хорошо понимать, приступая к анализу методов реализации американской политики. Ведь не случайно именно о политике говорит Барак Обама, выступая перед выпускниками Военной академии в Вест-Пойнте в мае 2014 года. Во многом Америка воспринимает армию как основное орудие своей политики, считая, что может направить войска куда угодно для решения в первую очередь политических задач. Впрочем, если Америка уже даже для лечения лихорадки Эбола отправляет солдат, что тут говорить о других проблемах.
Но отправить-то солдат можно – как бы смешно и трагично ни выглядело, например, возвращение воинского контингента в Ирак после всех громких заявлений, что Америка уходит оттуда насовсем. (В этом плане Обаме вообще не повезло – все обещания, которые он дает, не живут долго. Войска обещал больше не вводить в Ирак – не очень получилось. С медицинским страхованием в стране совсем не получилось. Гуантанамо обещал закрыть – так и не смог.) Однако все-таки хотелось бы услышать какие-то более-менее внятные обоснования таких шагов. А в качестве обоснования заводится разговор о неких демократических ценностях.
Конфликт цивилизаций
В последнее время я перестал понимать, что американцы имеют в виду, говоря о демократических ценностях. Ну хотя бы потому, что главной демократической ценностью для человека является право на жизнь. А если посмотреть, какое количество граждан других стран погибло в результате внедрения американцами своих представлений о демократии, возникает вопрос: о каких еще правах человека может идти речь, если нарушено его основное право? Ирак, Афганистан, Ливия, Сирия, Югославия, Украина… Сколько людей погибло? При этом и союзники Америки тоже не отличаются особым благородством. Когда всячески поддерживаемый американским истеблишментом украинский президент Порошенко уведомляет мировую общественность, что не будет соблюдать права человека в зоне ведения боевых действий в Новороссии, что это означает? Что Порошенко не воспринимает жителей Новороссии как людей?
Но американцев это ни в коей мере не смущает. Подход не изменился со времен диктатора Сомосы: «Да, он сукин сын, но это наш сукин сын». Крайне неприятная логика. А главное, особенно болезненная для нас. Мы уже привыкли считать, что демократические ценности – это свобода прессы, отсутствие цензуры, возможность перемещаться, свободный
Свобода перемещения? Ну, наличие санкционных списков уже доказывает ее отсутствие. При этом зачастую в эти списки включаются люди только по причине иных воззрений, то есть какие-либо их преступные деяния ни в коем случае не доказаны, решений суда по их поводу не было.
Свобода прессы? Во многих странах мира канал «Раша Тудей» подвергается откровенным гонениям, а на Украине и вовсе запрещены российские каналы. А о том, насколько «свободна» в своих оценках американская пресса, мы уже говорили в начале этой книги.
Так что же такое демократические ценности по-американски? На чем они базируются и в чем они входят в противоречие с представлениями Европы и, в частности, России о том, что такое хорошо и что такое плохо?
Это большой философский вопрос. Где проходит та грань, за которой мы можем сказать: «Все, стоп, хватит! Здесь уже речь не о ценностях»? Вообще, когда мы говорим о ценностях, все в той или иной мере сводится к выяснению, куда мы идем. Что определяет наш выбор. Все понятно с христианами – они говорят: «Определяет Библия». Все понятно с мусульманами – они ссылаются на Коран. Понятно с буддистами, понятно с иудеями… А с демократами?
Демократ – это кто? Где его священная книга? Билль о правах? Непохоже, если внимательно его прочитать. Вдруг выясняется, что на самом деле демократы – это уже и не демократы. Это либертарианцы в чистом виде. Но либертарианство противоречит базовым идеям христианства. Поэтому сейчас на наших глазах формируется новый ценностный конфликт. Под видом конфликта американских демократических ценностей с иными (которые Байден даже не хочет воспринимать ни как культурные, ни как религиозные особенности) вырастает новый фронт. И ты видишь, куда на самом деле все это будет направлено.
Читая работу Ленина «Материализм и эмпириокритицизм» – уже в зрелом возрасте, когда нет никакой необходимости сдавать по ней экзамен, – вдруг понимаешь, что на самом деле никакой особой критики там нет. А есть просто спокойное и ясное объяснение – с кем вы, на каких вы позициях. Потому что когда все в конечном итоге приходит к основе основ, то дальше спор бессмысленен. Ну, бессмысленно спорить материалисту и идеалисту. Они не смогут понять друга. Тут уже все упирается в вопрос веры.
Конечно, каждый верующий человек говорит, что его вера базируется на некоем сакральном знании. Атеисты могут возражать, однако это уже предмет глубокой философской дискуссии. На самом деле политика традиционно строилась на ценностном ряде. И в конечном итоге любые договоренности опирались на этот ценностный ряд. Потому что если нет фундаментального общего понимания, о чем мы говорим, то любые договоренности теряют всяческий смысл. Я говорю о демократии, и вы говорите о демократии. Но если каждый из нас понимает под этим словом что-то свое, вряд ли мы договоримся. Как было в советские времена, когда мы были уверены, что у нас самое демократичное государство. При этом считали, что только у нас самые свободные СМИ. И было гениальное определение – потому что в Советском Союзе СМИ свободны от частного капитала. Правда? Правда. Становятся ли от этого СМИ свободными? Большой вопрос.
Точно так же нам всегда казалось, что есть некие незыблемые ценности, основополагающие для каждого человека. И даже в сложное советское время – сложное, потому что необходимо было каким-то образом сочетать традиционную для русского человека идеологию и коммунистическую доктрину – и то удавалось выстроить такую прихотливую конструкцию, в которой христианские ценности в конечном итоге трансформировались в ценности строителя коммунизма. Они же у нас проистекали не то чтобы из Писания, но в общем из гуманистических традиций русской классической литературы.