Разведчик Пустоты
Шрифт:
– Юрис, – протрещал вокс.
Убирайся, Фал Торм. Беги, если хочешь. Дайте мне умереть в мире и одиночестве, ублюдки.
– Юрис, – повторил голос.
Он открыл глаза, так и не осознав, что закрывал их. Подернутое красным зрение вернулось, и показался треснувший нагрудник и обрубок там, где меньше часа назад была его правая рука.
Что? – спросил он, но лишь со второй попытки вопрос удалось произнести вслух.
– Что? – проговорил он в вокс.
Данные,
Жизненные показатели Ксан Каруса были на нуле. Так же, как и Фал Торма.
Быть этого не может.
Юрис заставил себя встать на ноги, закусив губу, чтобы не застонать от прострелившей раздробленное колено и обрубок руки боли. Из-за полученных повреждений доспех не мог накачать его кровь обезболивающими и только усиливал пытку.
Он обнаружил двух последних своих братьев дальше по коридору и затрясся от сдерживаемого смеха. Оба тела распростерлись на полу. Учиненная над ними расправа была хирургически точной и полной. И Ксан Карус, и Фал Торм оказались разрублены по линии пояса, и их ноги отделены от торса. Кровь пятнала пол бессмысленным рисунком.
Ни у того ни у другого не было головы. Пустые шлемы, свалившиеся с разрубленных шей, откатились к стене.
Юрис не смог удержаться от смеха. Несмотря на то что эти двое бросили его, они все равно погибли раньше. Даже сквозь боль эта мысль импонировала его чувству высшей поэтической справедливости.
Клинок, убивший Юриса, сначала ударил его в спину, пробил поясницу и рассек многослойный доспех, высунувшись из живота. Мерзко поблескивающие веревки кишок последовали за ним, когда внутренности легионера тошнотворной кучей плюхнулись на его ботинки.
Юрис как-то сумел удержаться на ногах еще пару секунд, до того, как клинок ударил снова. На сей раз воин увидел его – размытое черно-серебряное пятно, в мгновение ока прорезавшее воздух. Лезвие вонзилось в его разрубленный живот и вышло со спины. На сей раз Юрис, вскрикнув, с грохотом рухнул на землю.
В какой-то абсурдный миг Юрис осознал, что лежит на спине и тянется уцелевшей рукой к своим отрубленным ногам.
А в следующий миг над умирающим легионером уже стояла она. То существо, о котором предупреждал Люкориф. Отчаянно мечущееся сознание кричало, что он должен действовать. Должен связаться с остальными. Должен предупредить их, что она уже здесь, в катакомбах.
Но этого не произошло. Он ничего не сказал и никого не предупредил. Юрис открыл рот, но оттуда хлынул лишь поток горячей крови и желчи, заляпавший шею.
Молчаливая царица ведьм подняла копье, сжатое во второй руке, и высоко его занесла. Она проговорила единственное слово на грубом готике, почти до неузнаваемости искаженное ее акцентом:
– Спи.
И с падением ксеносовского клинка Юриса наконец-то поглотила блаженная
Первые вопли застали его врасплох. Он не собирался повторять эту ошибку.
Когда Первый Коготь соединился с Третьим Когтем Фаровена, оба подразделения приготовились как можно дольше защищать обширную сеть залов, подсобных помещений, туннелей для отступления и перекрестков.
– Вы видели Малкариона? – первым делом спросил Фаровен.
– Он все еще охотится в одиночестве, – ответил Талос.
Сразу же вслед за этим появились вопящие ведьмы. Последние несколько часов легионеры сражались со слабыми противниками, так что эта громозвучная атака оказалась неприятным сюрпризом, – пришлось менять и скорость, и тактику боя. Но, по крайней мере, Кирион прекратил выклянчивать штурмовую пушку.
Они оказались не подготовленными к первым крикам. Перед тем как атаковать, ведьмы с мечами заводили свой похоронный хорал, используя песню как оружие. Устойчивость к страху ничуть не помогла воинам, когда на них пала тень этой песни. Талос ощутил, как заледенела кровь, мышцы налились тяжестью, на висках выступил пот – его тело среагировало так же, как тела смертных реагируют при сильном испуге.
Ощущение было… невероятным, настолько сильным, что почти опьяняло. Ничего подобного он не чувствовал в течение последних десятилетий. Ни одна душа после имплантации геносемени не способна была испытывать страх, но, хотя его холодные пальцы и не коснулись разума пророка, физическое ощущение ужаса все же заставило его расхохотаться. Разве не забавно было осознавать, что это– бледное подобие того страха, что он наводил на своих жертв? Чувствовать это на своей шкуре?
Как познавательно, – подумал он, улыбнувшись своей кривой улыбкой.
Следует признать, что веселью несколько мешало оцепенение, сковавшее его руки и ноги и оно было настолько кратковременным, что почти мгновенно сгорело во вспышке ярости.
Но к тому времени ксеносы уже оказались среди них. Их зеркальные клинки резали, рубили и потрошили, прореживая ряды двух последних отделений Повелителей Ночи. Убивая, эльдары плясали, словно исполняли какой-то нечеловеческий танец под слышную им одним музыку. Их шлемы были отлиты в форме кричащих масок смерти, и из распахнутых ртов вырывались усиленные такой конфигурацией вопли.
Неплохой трюк, – подумал Талос, ненавидя себя за то, что восхищается изобретением ксеносовской расы.
Когда пророк отразил удар клинка тыльной частью бронированной перчатки, ему на мгновение – в охватившей его лихорадке – представилось, что он чувствует очертания песни. Звон мечей по керамиту был быстрой барабанной дробью; стоны и крики его умирающих братьев задавали ритм.
– Заткнитесь! – рявкнул он, отшвырнув ксеносовскую ведьму взмахом силового кулака.