Разведчики-нелегалы СССР и России
Шрифт:
Филби: «Не было никакого предупреждения, если не считать того, что я послал Бёрджессу записку, где указал, что охота на Гомера уже активизируется. Надо действовать немедленно. Убегая, он в спешке оставил письмо в своей квартире, и Бланту пришлось здорово покрутиться, чтобы добыть его раньше, чем оно попадет в чужие руки».
Сам по себе напрашивается вопрос, почему с Маклейном ушёл и Бёрджесс.
Филби: «Он дошел до предела, был близок к нервному срыву, ближе, чем кто-либо предполагал. Его карьера в Англии закончилась, что делало его малополезным для КГБ. Мы все так беспокоились о Маклейне, что не обращали внимания на Бёрджесса.
Перед отъездом из Вашингтона Бёрджесс случайно встретился со своим американским знакомым Майклом Стрейтом, который знал о том, что Бёрджесс работает на русских, и угрожал выдать его сотрудникам безопасности».
Филби продолжает: «С позиций сегодняшнего дня очевидно, что не только бегство Бёрджесса, по и бегство Маклейна было ошибкой. Я знал, какие улики имели против Маклейна, и был уверен, что на их основании его вину доказать будет невозможно. Он мог бы выкрутиться, пригрозив возбудить дало против Министерства иностранных дел. Они бы наверняка отступили. А затем, когда через пару лет все бы улеглось, он мог бы поехать в отпуск в Швейцарию и оттуда в Москву».
В Москве Бёрджесс не сразу адаптировался. Он доставлял здесь руководителям определенные хлопоты. Они делали для него все, что могли, но он не успокаивался. В России он хотел заниматься одним — возглавить английский отдел КГБ. Но шансов получить эту работу из-за различных бюрократических препон и ряда других причин у него не было, и это его огорчало. Он и Маклейн без дела слонялись по Москве, а журналисты преследовали их.
И вот было принято решение помочь им начать новую жизнь, отправить их в Куйбышев. Маклейн получил преподавательскую работу и зажил нормально, а Бёрджесс по-прежнему катился вниз.
Через пару лет преподавательская работа Маклейну наскучила, и он направил Молотову письмо, в котором попросился в Москву. И Молотов подыскал ему работу в сфере внешней политики. На этом поприще Маклейн преуспел, написал хорошую книгу «Внешняя политика Великобритании после Суэца». Британская пресса по-прежнему проявляла к нему интерес.
Что касается Гая Бёрджесса, то ему так и не удалось приспособиться к новым условиям жизни. Он продолжал катиться по наклонной плоскости. При жизни Филби так и не удалось встретиться с ним. Сотрудники КГБ делали все, чтобы они не встречались во избежание взаимных упреков в случившемся. «Жаль, что мы не повидались с ним перед его смертью, — говорил Филби. — Он был неплохим другом».
Через три недели после исчезновения Бёрджесса Маклейна Филби отозвали из Вашингтона в Лондон. Против него не было улик, но тот факт, что он проживал в одном доме с Бёрджессом, по мнению некоторых американцев, его компрометировал. Филби пользовался репутацией первоклассного контрразведчика. Как же он мог жить вместе с советским агентом и ничего не заподозрить? К числу подозреваемых Филби относился директор ЦРУ генерал Уолтер Беделл-Смит. Из всех западных разведчиков Беделл-Смит, несомненно, обладал самым острым умом.
Что же касается знаменитого Джеймса Джезуса Энглтона, высшего офицера контрразведки ЦРУ, то не подозревал ли он Филби в течение какого-то времени?
Филби: «Впервые я встретился с Энглтоном в 1943 году. Потом мы инока встречались в обществе. Но затем его направили в Италию, и я потерял с ним контакт. Но в Вашингтоне мы были довольно близки. Пожалуй, обедали раза три и разговаривали по телефону раза три-четыре
Не думаю, чтобы у Энглтона возникли подозрения в отношении меня до бегства Бёрджесса и Маклейна, но даже Тогда он меня сразу не подозревал. Он позвонил мне в тот день, когда я должен был возвращаться в Лондон, и назначил встречу. Мы немного поболтали, и он спросил, как долго я буду отсутствовать.
Когда я ответил, что приблизительно неделю, он попросил меня об одолжении — передать конверт главе Представительства ЦРУ в Лондоне. Он сказал, что пропустил почту, а ему очень хотелось, чтобы конверт как можно скорее попал в Лондон. Невероятный поступок для человека, который тебя подозревает, не правда ли?.. Если, конечно, в конверте не лежал чистый лист бумаги. Вероятно, он начал подозревать меня после того, как мне не удалось вернуться в конце недели, как я ему обещал».
В Лондоне руководители МИ-5 несколько раз беседовали с Филби, но поползновений уволить его до получения СИС письма от ЦРУ, подписанного генералом Беделлом Смитом, о том, что американцы не хотели бы видеть Филби в Вашингтоне, не предпринимали. Мензис, глава СИС, попросил Филби подать в отставку, предложив выплатить 4000 фунтов стерлингов.
Для Филби и КГБ это был, вероятно, момент величайшего разочарования. План сделать его главой британской разведки провалился. Уволенный из СИС, он больше не был нужен русским. Агент в изоляции! Но так ли это?
Филби никогда не был шпионом типа Джеймса Бонда. Хотя в начале войны он какое-то время преподавал методы саботажа и подрывной деятельности слушателям, подобранным СИС, его талант раскрылся по-настоящему в научном анализе информации. «Идеальным разведчиком, — говорил он, — является человек, который спокойно сидит дома у себя и просто думает».
Так, во время войны его работа в интересах Британии заключалась в выяснении дальнейших планов немцев (помимо других источников он использовал сверхсекретные материалы, полученные в результате дешифровки перехваченных немецких радиограмм) и обдумывании путей срыва этих планов, особенно на территории нейтральных Испании и Португалии.
Филби: «Ну, например, в 1943 году я получил однажды дешифрованную радиограмму, в которой говорилось о том, что адмирал Канарис, глава немецкой разведки, намеревается посетить Испанию. Он собирался совершить поездку от Мадрида до Севильи с остановкой в городке под названием Мансанарес. Я хорошо знал этот городок еще с времен гражданской войны в Испании и догадался, что единственным местом, где мог остановиться Канарис, была гостиница „Парадор“.
Я направил Феликсу Каугиллу, своему непосредственному начальнику, меморандум, в котором предложил известить на тот случай, если они захотят организовать операцию против Канариса. Насколько я знал „Парадор“, подбросить пару гранат в спальню адмирала особого труда не составляло.
Каугилл одобрил мое предложение и направил мой меморандум начальнику СИС, которым в то время был Стюарт Мензис. Через пару дней Каугилл показал мне резолюцию: „Акции против адмирала не желательны“.
Через некоторое время при встрече с Мензисом я напомнил о своем меморандуме. „Шеф, — сказал я, — меня озадачило ваше распоряжение по этому вопросу. Игра, несомненно, стоила свеч“. Мензис улыбнулся в ответ: „Мне всегда казалось, что мы сумеем использовать адмирала“. Только позднее я узнал, что он поддерживал связь с Канарисом через посредников в Швеции».