Разведчики
Шрифт:
«Приказ Народного Комиссара Обороны, Двадцать третьего февраля, тысяча девятьсот сорок второго года. Номер пятьдесят пятый, город Москва».
Голос ее повышался:
«Товарищи красноармейцы и краснофлотцы, командиры и политработники, партизаны и партизанки…»
Все жадно слушали слова приказа — в них сила, правда, уверенность.
«…Но враг жестоко просчитался, — звенел голос Саши. — Он не учел силы Красной Армии, не учел прочности советского тыла, не учел воли народов нашей страны к победе…»
Воля к победе! Как борется за победу весь советский
Прислонившись спиной к двери, Аветисов слушал приказ:
«…Недалек тот день, когда Красная Армия своим могучим ударом отбросит озверелых врагов от Ленинграда, очистит от них города и села Белоруссии и Украины, Литвы и Латвии, Эстонии и Карелии, освободит Крым, и на всей советской земле снова будут победно реять красные знамена…»
В Ленинграде остались старики Аветисова. Как трудно им переживать блокаду! Варварские обстрелы, бомбежки… И сколько еще страданий выпадет на долю осажденного города. Скорей бы разорвать кольцо блокады…
Доктор Аветисов посмотрел на поднятые маскировочные шторы. В окнах голубело небо, спокойное, светлое. И палата сверкала какой-то особенной белизной. Бросились в глаза сосредоточенные лица бойцов. «Они тоже сражались за Москву, Ленинград, были на Карельском фронте», — мелькнула мысль. Как они жадно слушают! Хотя бы вот тот, на второй койке от окна: подвешенная нога мешает ему видеть Топпоеву, и раненый с большим усилием подвинулся на край койки. Напротив него лежит обожженный огнеметом боец. Незабинтованными остались только глаза, но какая решимость светится в них!
Саша на минуту приостановилась, обвела раненых большими блестящими глазами.
«…Красная Армия берет в плен немецких солдат и офицеров, если они сдаются в плен, и сохраняет им жизнь. Красная Армия уничтожает немецких солдат и офицеров, если они отказываются сложить оружие и с оружием в руках пытаются поработить нашу Родину. Вспомните слова великого русского писателя Максима Горького: „Если враг не сдается — его уничтожают…“».
Когда Саша кончила читать приказ, в палате наступила глубокая тишина.
— Если враг не сдается — его уничтожают, — тихо повторил один из раненых. — А я больше ни одного фашиста не уничтожу. Негоден! Безногий…
Аветисов резко обернулся:
— А помогать уничтожать сможешь?! — он посмотрел вполоборота на раненого и, подавшись вперед, продолжал с большим, чем всегда, акцентом: — Бодрее надо, уверенней. Всегда надо иметь сильное желание выздороветь!
— А толку? Ну, выздоровею на месяц раньше… — с горечью откликнулся боец. — На фронте безногие не нужны.
— Стыдно! — горячо проговорил Аветисов. — Вот рядом с вами капитан, — показал он на раненого с бескровным лицом, черные усики еще более подчеркивали его бледность. — В начале войны здесь у нас ногу ему ампутировали. А он не домой, а в свою часть пошел. Теперь — второй раз ранен.
— Видно, закалка не та, — вмешалась в разговор сестра.
— Закалять мы сами себя должны, — строго сказал Аветисов. — Если одному трудно — товарищи помогут.
Глава 10
В
Полковник Вилле Вестерлунд был срочно вызван из Оулу в главный штаб. Трехдневный отпуск по семейным делам использовать не дали. Побыв дома всего несколько часов, он прибыл в Рованиеми поздним вечером. На темном небе полыхало северное сияние. Красный, желтый, зеленый свет переливался, угасал, вспыхивал с новой силой. Казалось, трепетные разноцветные лучи играли в «пятнашки», гонялись друг за другом. Площадь, где находился штаб немецко-финских войск, залита мерцающим, переливчатым светом. Вестерлунд ехал в автомашине хмурый, ничего не замечая, даже не глядел на сидящего рядом офицера, встретившего его на вокзале. На упрямый лоб Вестерлунда низко надвинута фуражка; при скудном свете лампочки видны прямой нос, седые виски да торчащие в стороны уши.
Уже второй раз за этот месяц вызывают полковника в штаб, в отдел, где недавно стал начальником друг его детства Эса Калвилайнен. Это очень раздражало полковника — казалось, Эса стал относиться к нему покровительственно, даже свысока. Прошлый раз сделал Вестерлунду нечто вроде выговора. Правда, в мягкой форме, но все же… Разве Вестерлунд не старше производством в полковники почти на два года?! Да и наград у него побольше, чем у этого выскочки…
В штабе дежурный офицер доложил начальнику отдела о прибытии полковника. Разговаривая по телефону, лейтенант смотрел на Вестерлунда и думал: «Держится, словно палку проглотил, фуражка, как у немецких офицеров, с высокой тульей…»
Полковнику показалось, что офицер усмехнулся. «Молокосос!» — возмутился Вестерлунд, хотел сесть и этим подчеркнуть разницу в звании, но стульев в комнате не было. Длинное лицо Вестерлунда еще больше вытянулось.
— Начальник отдела ждет вас, господин полковник. — Лейтенант приложил к козырьку два пальца, как это делали немцы.
«Прихвостень немецкий», — злобно подумал Вестерлунд, направляясь к двери.
Калвилайнен встретил друга детства на середине кабинета.
— А, Вилле! Проходи, садись! — Страдая одышкой, он двигался по возможности медленнее, мешала полнота. Голова у него была круглая, с большой блестящей лысиной, лицо красное, щеки отвислые. На толстом коротком носу — пенсне с квадратными стеклами.
Вестерлунд молча сел в деревянное кресло, оглядел письменный стол, книжный шкаф, сейф и полдюжины стульев с высокими прямыми спинками.
— Сигареты? — предложил Эса Калвилайнен. — Новый сорт, американские. Аромат исключительный. Ах да, ведь ты куришь трубку. Вот в коробке настоящий «кэпстэн», — пододвинул он ящичек из карельской березы.
— Немецкий? — набивая трубку, усмехнулся Вестерлунд.
— Нет. Это еще из американских запасов. О причине вызова уже знаешь?
— В сущности, на моем участке силы русских небольшие. — Вестерлунд задумался. — Прорвать линию их обороны будет не так уж трудно. При своевременной переброске подкрепления, конечно.