Разведка боем
Шрифт:
– Вот так вот. А ты говоришь! Я поначалу как игру все это воспринимал, и когда с Антоном договаривались, и когда с Олегом спорили. А пожил здесь месяц – все! Я теперь в натуре готов и стрелять, и вешать… Не должны они в России существовать ни в каком качестве!
– Да что ты меня агитируешь? – удивился Новиков. – Это ж я твой идейный отец и учитель. Ради бога – сумеешь эту кодлу живьем захватить, делай, что хочешь. Военно-полевой суд учини или на усмотрение народного веча передай. Я о другом размышляю. Мне интереснее до корней добраться. А так что ж, почему и не побаловаться?
Андрей обсуждал с Сашкой детали и все больше убеждался, что замысел вполне реален. Не только
Но тем самым они полностью отдадут инициативу атакующим, для которых чем плотнее боевые порядки противника, тем лучше.
Само собой, ничего не зная о тактике и целях напавших, красные командиры не смогут предпринять разумных контрмер. А если вовремя приоткрыть одни из ворот, многие защитники с удовольствием разбегутся…
И все это пока даже без учета подавляющего огневого превосходства. Три-пять автоматов в скоротечных схватках на лестницах, в коридорах и многочисленных внутренних двориках куда эффективнее, чем полсотни трехлинеек. Да ведь, и кроме автоматов, есть еще много всего…
Как это обычно с ним бывало, Андрей уже зрительно представлял планируемую операцию.
Ночь, темнота, туман, желательно – ветер посильнее. Забросить кошки на стены в нескольких местах сразу. Через ноктовизоры караульные, если они вообще окажутся на стенах и башнях, будут как на ладони, а рейнджеры останутся невидимками. Пока будет возможно – работать без шума, ножами и штыками…
Он вообразил, как бежит с автоматом наперевес по длинному-длинному коридору, распахивает ногой пятиметровой высоты дверь в зал, где заседает ЦК или Совнарком. Отчего-то во всех фильмах про революцию съезды и прочие сборища проходили непременно глубокой ночью. Словно на них собирались какие-то морлоки…
Очередь в потолок, сверху – дождь штукатурки и хрустальных подвесок от люстр. «Которые тут временные – слазь…»
Очень эффектно. Какою мерою мерили, такою и отмерилось вам.
Глядишь, новый, а может, и тот же самый Эйзенштейн уже про это фильм снимет. Или про штурм Зимнего не он, а Эрмлер расстарался?
– Хорошо, Саш, считаем, что идея принимается. Только так – ты работаешь на ее практическое осуществление – рекогносцировку провести, расположение постов узнать, хоть примерную численность гарнизона… А я со стороны посматривать буду – вдруг да и клюнет кто?
Слышно было, как Шульгин громко плюнул снизу вверх в открытую форточку.
– Знать бы только – существуют ли вообще те, о ком ты думаешь, и если да, то не в состоянии ли они читать наши замыслы, как прошлогоднюю газету?
– Почему – прошлогоднюю? – не понял Новиков Сашкиной ассоциации.
– Ну, без особого интереса, потому что и так все давно известно.
– Изящная посылка. Только, исходя из нее, лучше сразу мешки в охапку и – на Палм-Бич…
– А вот этого не дождутся. Иль погибнем мы со славой, иль покажем чудеса. Еще коньяк будешь или я допью?
– Не буду, и тебе хватит. Ложись, утро скоро, хоть часика четыре соснем…
ГЛАВА 15
Сразу
Ильич раздраженно кружил по кабинету, от стены к стене, потом к окну, потом снова поперек и по диагонали.
Правильно писал этот мерзавец Аверченко: «Власть хороша, когда вокруг довольные сытые физиономии, всеобщий почет и уважение. А если сидишь за каменными стенами, под охраной китайцев, латышей и прочей сволочи, и нос боишься на улицу высунуть – какая же это власть?»
Кажется, у него немного по-другому написано, да какая разница? Главное, что по смыслу совершенно верно. На самом деле, мечтая всю жизнь о безраздельной власти над Россией, он имел в виду совершенно другое – воображал себя на месте Александра, потом Николая… Во главе великой, по-настоящему демократической, без дурацких буржуазных штучек России. Без похабного парламента, продажных газетенок, омерзительных обывателей, воображающих, что их жалкие права что-то значат. Но с теми великолепными удобствами жизни, библиотеками вроде лондонской, где можно читать миллионы бесцензурных книг, с дешевизной квартир и чистенькими пивными. И безукоризненным порядком, и вышколенной полицией, когда король имеет возможность кататься на велосипеде по аллеям общедоступного парка, а культурная публика отводит глаза, уважая его «частную жизнь». Вот какой судьбы для России и какой власти для себя он хотел.
Но здесь сразу же все пошло наперекосяк. Как там у Пушкина: «Догадал меня черт родиться с умом и талантом в России».
Ленин остановил свой суетливый бег по противно трещащему и поскрипывающему паркету. Уперся лбом в оконное стекло, словно стараясь рассмотреть что-то в слякотной ночной темноте, но увидел лишь свое смутное отражение.
Нет, все поначалу получалось совсем неплохо. Скорее, даже хорошо.
Всю его жизнь ему удавалось абсолютно все. Да он и не сомневался никогда, что должно быть так, и только так.
Он всегда знал, что любая его идея, любая мысль обладает невероятной, почти сверхъестественной силой, имеет свойство непременно воплощаться в реальность.
Как всякий великий человек, Ленин пребывал в непоколебимой убежденности в собственном предназначении, в своем праве распоряжаться судьбами мира и населяющих его людей, ничуть не интересуясь их собственными желаниями и намерениями. Люди вообще интересовали его только в одном смысле – являются ли они его сторонниками или нет. Если их взгляды расходились с его собственными хоть в малом, человек превращался в злейшего врага, по отношению к которому переставали существовать какие-либо принципы. Независимо от того, какие отношения связывали их в прошлом.