Разведка и контрразведка
Шрифт:
Еще более неприятными были антимилитаристские демонстрации в Богемии, затем все более и более смелая панславистская пропаганда, склонявшая сербов к перенесению их пропаганды и разведывательной деятельности в Прагу. Замечалась также тесная связь некоторой части чешского населения с сербами и русскими. Неоднократно начальник генштаба пытался организовать главные контрразведывательные пункты при обоих корпусных командованиях в Богемии для ведения борьбы с этими действиями. И только в начале 1914 г. в Праге был создан такой пункт.
В 1909 г. по Штейнфельду (вблизи Винер Нейштадта), столь известному своими пороховыми и снарядными заводами, стали бродить подозрительные лица. Предполагали, что это были сербские эмиссары, имевшие диверсионные задания. Бдительность жандармерии и присланных на поддержку войск предупредила покушения, если они вообще предполагались. Нас это
В течение этих первых лет своей деятельности по разведывательной линии я имел большие возможности следить за образом действий разных шпионов. В самом начале я изучил одного провокатора, подосланного к нави французской разведкой. Однажды меня посетил некий Гейссенбергер, который раньше, в 1906 г., один раз приходил к нашему военному атташе в Париже. С иголочки одетый и разряженный, он представлял собой совершенно своеобразную фигуру. Так как мы с 70-х годов прекратили агентурную разведку против Франции, то его объяснения для меня особого интереса не представляли.
15 апреля 1910 г. на квартиру полк. Гордличка (тогда уже командира бригады) явился один человек с предложением добыть за хорошее вознаграждение у некоего Гуго Лошака план крепости Перемышль. На меня выпала задача иступить в переговоры с каким-то Гуго Бартом. Сначала я дал возможность ему говорить и вскоре заметил его намерения — выведать у меня некоторые сведения путем постановки разных наводящих вопросов. Он рассказал, что свое предложение он делал уже нашему атташе в Париже, но там имеются лишь некоторые «сегменты» плана, другие же припрятаны в Австрии, По его мнению, надлежало бы этот план выманить у Поллака и предложить русским, чтобы узнать, имеют ли они уже этот план в своем распоряжении. Старый план, который они имеют, якобы уже устарел, так как крепость была перестроена после его кражи. Само собой разумеется, что это был вздор. Я, однако, не сделал никаких замечаний, дал ему говорить до тех пор, пока, несмотря на прохладную погоду, на его высоком лбу и безусых губах не появился пот. Наконец, я узнал, что его большая осведомленность объясняется связями с французским и русским генеральными штабами. Эта личность становилась для меня все яснее и яснее и, наконец, я предложил ему продолжить переговоры на следующий день в свободном от подозрений нейтральном месте, а именно — в кафе «Европа». Этим я хотел дать возможность филерам полиции поглядеть на него и, может быть, признать, если он встретится на их пути.
Едва только Барт ушел, как было получено сообщение нашего парижского военного атташе о том, что некий Барт, который, однако, называл себя Германом, предлагал за 1 500 франков достать от Поллака план крепости. Со мной он рассчитывал сделать гораздо более выгодное дело, благодаря своей блестящей идее обмануть русский генеральный штаб. Те 100000 рублей, которые он желал при этом заработать, должны были быть честно поделены между разведывательным бюро и им. [27]
Между тем он был столь наивен, что на мой вопрос о масштабе и величине плана сказал, что масштаб плана 1:120000, и показал при этом на половину биллиарда, хотя растопыренных пальцев одной руки было бы вполне достаточно, чтобы охватить его. Этого для меня было довольно, и я приказал арестовать его. В тот же день германский генштаб запрашивал о нем, так как там он утверждал, что состоит на русской службе.
В полицейском управлении было установлено, что это был высланный из Вены и несколько раз судившийся вор Иозеф Иечес. Он признался, что состоял на службе у русских военных атташе в Вене и в Берне — у полковников Марченко и Ромейко-Гурко.
Во время рассмотрения этого дела в суде Иечес рассказал, как он был послан к полк. Дюпону (Париж, Университетская ул., 75), как он немедленно после этого передал русскому посольству в Париже полученные от Дюпона задания, как он опутал шпионской сетью почти всю Европу. Только против Австрии он не желал вести шпионаж «из любви к императору». Этот веселый процесс закончился осуждением вора и шпиона к 4 годам тюремного заключения. В апреле 1914 г. он был выпущен на свободу, но сразу же был опять отдан под суд по обвинению в попытках шпионажа в Вене.
Во время мировой войны было получено подтверждение, что сказочный план крепости Поллака в действительности был только фантазией нашего многогранного друга Иечеса. В апреле 1915 г. у захваченного перед Перемышлем в плен русского унтер-офицера были отобраны многочисленные карты. Среда последних находилась подписанная полк. Батюшиным фотографическая копия плана окрестностей крепости в масштабе 1 : 42 000, оригинал которого (масштаб 1 : 25 000) относился к 1895–1898 гг. Каким образом этот план оказался у русских, установить не удалюсь. Было лишь установлено, что все ротные командиры русской осадной армии имели эти фотокопии. На них были отмечены, хотя и с некоторыми неточностями, и сооружения, возведенные в самом начале войны. Это давало основание предполагать, что сведения добыты тайными агентами путем наблюдения.
Известный лесопромышленник Дамиано Чиж из Бецекки (южный Тироль) доставил в Австрию капитана итальянского генштаба Эмилю Моджиа, который беспрепятственно покинул почтовую карету у лесопильного завода Чижа, т. е. именно в том месте, где предполагалась постройка нового [28] укрепления. Об этом было доведено до сведения жандармерии. В мае 1909 г. Чиж предстал перед высшим судом, где я впервые выступил в качестве военного эксперта.
Двойным шпионом был Алоиз Перизич. После того как в 1905 т. мы отказались его использовать в качестве агента, он два года спустя написал анонимное письмо с предложением сделать начальнику генштаба разоблачения, касавшиеся шпионажа дружественной державы. Путем объявления в газетах было организовано свидание с одним из офицеров разведывательного бюро. Здесь Перизич признался, что он является итальянским шпионом, и свои разоблачения ставил в зависимость от гарантирования ему безнаказанности. Эта гарантия ему была дана с тем ограничением, что при возобновлении шпионажа он не должен ожидать никакой пощады. Он сознался, что обслуживал и французов. Далматинские власти взяли его под наблюдение и в 1909 г. его опознали в Землине, откуда он часто ездил в Белград в качестве лесопромышленника. При аресте у него были найдены: схема организации нашей армии, военный альманах и словари, служившие шифром. Благодаря всему этому, не было никаких сомнений в его подлинной профессии. Несмотря на это, генштаб, ссылаясь на служебную тайну, отказался ответить на запрос гарнизонного суда в Аграме об агентурном прошлом Перизича, чём последний был «весьма удовлетворен». По отбытии тюремного наказания, он в 1915 г. снова ускользнул из-под надзора далматинцев и был рекомендован русским военным атташе в Риме своему коллеге в Берне.
Жертвой его красивой, но очень дорого стоившей «подруги», которая, в конце концов, предала и его, был молодой лейтенант Противенский, состоявший на службе «Мадам Бернагу» в Париже, на улице Мишодьер, Пансион Ирис (условный адрес пользовавшегося дурной славой подпольного бюро, куда обращался за сведениями французский генштаб).
Сапожный подмастерье Башта, уже понесший кару за подделку документов, служил в 1909 г. в 28-м пехотном пражском полку в качестве рядового. На столе своего командира батальона он нашел несколько схем, оставшихся после военной игры, снял с них копии и предложил их итальянскому посольству в Вене. Арестованный по указанию постороннего человека и прижатый к стене, он сослался как на подстрекателя на одного фельдфебеля, совершенно непричастного к делу. Этот пример показывает, как легко беспечность может натолкнуть на преступление. Несмотря на все требования, канцелярская дисциплина не всегда достаточно строго соблюдается и не [29] везде отдают себе отчет в том, что является секретом. Часто служебная записка о болезни какого-нибудь лейтенанта держалась в большем секрете, чем действительно секретный документ.
Другими типами были: шпион Книч, навлекший на себя подозрение своим поведением; шпион Миодрагович, доносивший на своих коллег; профессиональный шпион Бронислав Дирш, почти с детских лет занимавшийся сыскной деятельностью, и, наконец, шпион-дезертир Питковский, которого предал Миодрагович.
В ноябре 1909 г. контрразведывательная группа узнала, что один австриец продал военные документы итальянскому генштабу за 2 000 лир. Его фотография, на фоне памятника Гете в Риме, попала на мой письменный стол. Он был опознан как служащий артиллерийского депо Кречмар и вместе со своей любовницей был поставлен под надзор полиции, чтобы в надлежащий момент уличить его и его сообщников. Однажды он вместе с русским военным атташе полк. Марченко появился на неосвещенной аллее в саду позади венского большого рынка. Очень скоро выяснилось, что Кречмар состоял на службе не только у итальянцев и русских, но также и у французов.