Разведка. Вымыслы и правда
Шрифт:
Внимательно перечитав материалы из советских и зарубежных средств массовой информации, а также данные, полученные мной в бытность в Вене, я намеТИЛ следующий план действий:
утверждают, что слухи о заговоре военных против хозяина Кремля стали распространяться не в 1937 году, а значительно раньше — в 1930-м. Выяснить, так ли это;
версию о существовании фальшивого досье немецкой Службы безопасности нужно проверить по материалам заседания Главного Военного совета 1–4 июня 1937 года, на котором с сообщением о предстоящем судебном процессе над Тухачевским и его сподвижниками выступил тогдашний народный комиссар обороны маршал Клим Ворошилов. В его сообщении фигурировало такое утверждение: «Вина преступников полностью доказана, они пойманы с поличным». Подобные категоричные
проверить в Архиве внешней политики СССР наличие документов, подтверждающих попытки немецкой разведки внедрить фальшивое досье в канал связи, существовавший с 1935 года между секретными службами Чехословакии и Советского Союза, чтобы таким образом довести до сведения Сталина подложные материалы о заговоре Тухачевского. Выяснить, есть ли там, в этом архиве, документы, подтверждающие тот факт, что в этой операции личное участие принимал президент Чехословацкой Республики Эдуард Бенеш, который передавал информацию кремлевскому властителю через тогдашнего полномочного представителя Советского Союза в Праге Сергея Александровского;
проверить в архиве КГБ СССР утверждение Шелленберга и Хёттля о том, что есть и вторая версия передачи в Кремль фальшивого досье — напрямую специальному посланцу Ежова в Берлин за три миллиона золотых рублей, которые оказались искусно подделанными или специально помеченными;
выяснить в Главной военной прокуратуре СССР, которая занималась реабилитацией Тухачевского и его единомышленников, не встречались ли в ее делах документы немецкого происхождения или не упоминалось ли каким-либо образом о фальшивом досье немецкой разведки.
Но прежде чем приступить к реализации этого плана, я решил обратиться к Председателю КГБ при Совете Министров СССР В. Е. Семичастному. В своем письме, сославшись на то, что в послевоенное время на Западе издан ряд книг о немецкой разведке в тридцатые — сороковые годы, авторы которых утверждают: арест и уничтожение по приказанию Сталина руководящих кадров Красной Армии — следствие провокации, затеянной гитлеровской Службой безопасности, я подчеркнул, что это односторонняя и вредная для нас постановка вопроса. Она базируется на лживых и совершенно бездоказательных вымыслах. «Мне кажется, — писал я, — что было бы целесообразным как можно быстрее ознакомить широкие круги советских и зарубежных читателей с подлинной историей «дела Тухачевского», поместив объективную и хорошо фундированную статью в одном из научно-исторических журналов, например в «Военно-историческом журнале» или «Международной жизни».
В заключение я попросил В. Семичастного разрешить мне ознакомиться с материалами КГБ, имеющими отношение к «делу Тухачевского», и использовать их при написании статьи о провокации немецкой разведки.
Надо отдать должное В. Семичастному, недавно занявшему столь ответственный пост руководителя ведомства государственной безопасности, он довольно быстро среагировал на мое письмо. В начале января 1962 года мне позвонил И. И. Агаянц, руководивший тогда Службой «Д» (дезинформация), и попросил меня приехать к нему. Он сообщил, что должен устно передать ответ председателя.
Признаться, я был рад, что Ивану Ивановичу поручено заняться моим делом. Мы знали друг друга с 1944 года и уважительно относились друг к другу. Некоторое время я работал с ним, как говорится, рука об руку. В марте 1953 года, с приходом в министерство Л. Берии, И. Агаянц возглавил укрупненный европейский отдел (вся Европа, кроме ФРГ, ГДР и Австрии) Второго (разведывательного)
Но вернемся к нашей встрече с И. Агаянцем.
— Виталий Геннадиевич, — после теплых дружеских приветствий сказал он, — председатель заинтересовался вашим предложением. Мы обязательно займемся этим вопросом. Но, к сожалению, — тут лицо моего собеседника помрачнело, — сейчас нецелесообразно предпринимать что-либо. Да, просто невозможно, ибо все наши архивные материалы по «делу Тухачевского» переданы для тщательного изучения специальной комиссии, созданной по решению Центрального Комитета партии после XXII съезда. Давайте, — бодро предложил мой бывший начальник, — подождем, что решит эта очень компетентная комиссия, и тогда, имея ясную цель, будем предпринимать практические шаги.
Сильной стороной Ивана Ивановича было умение убеждать собеседника в том, что все будет хорошо, если тот его послушается. Но главное, что для меня было бесспорным, И. Агаянц всегда старался говорить людям правду, не вилять, не обманывать их. Я, не колеблясь, поверил ему и согласился с его доводами.
Комиссия, о которой сказал мне тогдашний шеф Службы «Д», действительно интенсивно поработала и через год пришла к выводу, что немецкая разведка в 1936–1937 годах не занималась фабрикацией фальшивого досье по «делу Тухачевского» и не пыталась внедрить какие-либо документы, подтверждающие существование заговора некоторых высших советских военачальников против
Сталина, потому что такового, то есть заговора, в природе не существовало. Комиссия установила лишь то, что нацистские секретные службы педантично, как это могут только немцы, собирали слухи, муссировавшиеся особенно в белоэмигрантских кругах Парижа и Берлина, о недовольстве части командного состава Красной Армии коллективизацией сельского хозяйства. Кроме того, они были возмущены нежеланием наркома обороны К. Ворошилова и его окружения принять меры против отставания в тактико-стратегическом и техническом отношении РККА от вооруженных сил передовых западных государств. Затем эти домыслы, сильно преувеличенные, через агентурные каналы возвращались в европейские центры белой эмиграции, в военные круги Москвы, Ленинграда, Киева, Минска и других гарнизонных городов Советского Союза.
К сожалению, никто мне не сообщил о результатах расследования комиссии. И. Агаянц промолчал, но я не виню его за это: обстоятельства оказались сильнее. Если бы итог работы комиссии стал широко известен, то это нанесло бы удар по авторитету лидера КПСС и СССР Н. Хрущева. Ведь на XXII съезде компартии он вольно или невольно благословил версию Шелленберга — Хёттля. А раз Никита Сергеевич сказал «да»— значит, так оно и было.
С тех пор фальшивка, сработанная битыми гитлеровскими супершпионами, стала довольно часто появляться на страницах советских органов массовой информации. Поток этих материалов особенно усилился во второй половине восьмидесятых — первой половине девяностых годов, когда перестройка и развал Советского Союза принесли отмену цензуры и полную свободу слова. Газеты, еженедельники и ежемесячные журналы запестрели броско-зазывными заголовками статей и очерков, в которых с небольшими изменениями и добавлениями муссировалась все та же история о том, как немецкой разведке удалось спровоцировать самого Сталина на истребление своих наиболее талантливых полководцев, что в значительной степени облегчило вермахту разгром Красной Армии в начальном периоде германо-советской войны.