Разведывательно-диверсионная группа. Кэт
Шрифт:
...Закончился третий месяц с того дня, когда Андрей вернулся в Москву из своей поездки в Израиль. Вернулся к своему вновь обретенному счастью с именем Иришка. Вернулся, чтобы строить, наконец-то, свое гнездо. Филин, одинокий по своей такой непростой жизни волк, Пес Войны, «Дикий гусь», да мало ли еще сколько эпитетов можно придумать или вспомнить для нашего прожженного воина, был влюблен. Влюблен по-настоящему! Как в самый первый раз! В свои 29 лет она была мудра, как кобра, умна, как столетняя сова, и хитра, как росомаха... И сексуальна и похотлива, как кошка...Что еще нужно почти сорокалетнему вояке... Свой дом! Гнездо!.. И Филин трудился над этой своей идеей-фикс, как сумасшедший!.. А что касается старой арабской поговорки, что «настоящий мужчина должен за свою жизнь посадить дерево, построить дом и вырастить сына», то... Деревьев Андреем было насажено превеликое множество – любил он это дело. Дом? Строился. По крайней мере, пока финансово... А вот вырастить сына... Это была его боль и мука. Пытка инквизиторская, не иначе!..
...Гудки в телефонной трубке звучали очень долго и уже почти безнадежно, когда где-то там, в далекой теперь стране, сняли трубку:
– Але?.. – прозвучал ленивый и уже пьяный голос Лины.
– Привет.
– Привет, – совершенно без каких-либо эмоций ответила Филину женщина, родившая ему сына.
– Как дела?
– Ничего.
– С именинником тебя.
– И тебя.
– Где сын? Что делает?
– Орет! – Лина, как это и было всегда, ни с того ни с сего срывалась на крик.
– Почему?
– А я знаю?! Хер его разберешь! Такой же придурок, как и ты, – то все нормально, то реветь белугой! Яблочко от яблони...
– По телефону уже умеет говорить?
Этот вопрос Андрей задал не случайно – еще в июле его сынишка, Максимка, уже довольно бойко щебетал в свои неполных три года, а вот по телефону... Он прикладывал трубку к своему ушку и просто слушал. Слушал, не отвечая... Просто слушал, что ему скажут...
– Умеет!
– Дай мне его.
– Максим! Максим!!! – услышал Андрей в телефонной трубке. – Иди! Папа твой звонит...
– Э-э-ве-э-ве! Ва-у-ва-а! – раздался в телефонной трубке детский рев.
– Максик! Максимочка!!! Максик!!! Не плачь!
– Па-а-ва-а-а!
– Господи! – произнес Филин в сердцах. – Что же это?!
И тут он услышал в трубке отдаленный голос Лины:
– А ну, перестань орать, придурок! С папой хочешь поговорить?
– Ва-а-а!
– Тогда перестань орать!!!
– Алло! Алло!!! – прокричал в телефон Андрей.
– Не ори и ты тоже! – ответила Лина. – Сейчас...
– Алло!
– Папа-а?!
– Да, сына! Это папа!
– Пап-па-а! – Он еще всхлипывал.
– Максик мой! Как ты?
– Лялясе.
– А в садике?
– И в сядике ляляшсе.
– У тебя сегодня день рождения, Максик!
– Мне далили падальки!
– А какие, сынок?
– Басей и маненький.
– Тебе понравились подарки?
– Дя!
– А чего же ты плачешь, Максик?
– Хасю к папе-е! – Малыш опять начал плакать.
– Я приеду, Максик! Я приеду, сына!!! Очень скоро приеду!
– Хасю к папе-е-е-е!
Максим опять плакал. Плакал в голос так, как это делают все трехлетние дети, когда у них отнимают любимую игрушку.
– Не плачь, сына, не плачь! Ты же мужчина?
– Дя-а!
– Мужчины не плачут, Максимушка, – это некрасиво! Плачут только девочки! Ты же мужчина!
– Дя-а-а!.. Хасю к папе-е-е-е-е!!!
«Господи! Господи, ты же есть! Помоги мне перенести это!..»
– Алло!
– Да! – ответил Андрей.
– Все! Он ушел в свою комнату...
– Как он? Не болеет?
– Нормально.
– Ты это...
– Ну, че еще?!
– Пенсия моя будет через неделю...
– Я ничего не!..
– Да погоди ты, бля! – Филин начинал терять терпение на нервной почве. – Не надо ничего! Ты это... Пенсия моя придет когда, возьми все деньги... Купи Максику что необходимо и игрушку какую-нибудь, побольше... Скажи папа прислал... Хорошо?
– Ладно...
– Лина! Сделай это, пожалуйста!!!
– Ладно! Хорошо...
– Я тебя прошу! Сама знаешь – я никого ни о чем не прошу!!!
– Ладно...
– Как вы?
– Так!.. Ну, все! Пока! – В трубке раздались короткие гудки отбоя.
– Пока... – Филин аккуратно положил трубку на аппарат и посмотрел на свою Иришку.
Она все это время сидела рядом и, приложившись ухом к трубке, слушала весь разговор с Израилем.
– А у нее такой, ты знаешь, довольно милый, спокойный голос.
– Милый, – согласился он, кивнув головой. – Только этим милым голоском говорятся такие гадости, что ее хочется просто разорвать, как вонючую тряпку! Ты не заметила?..
А потом, ночью, Филин плакал. Плакал тихо, по-мужски. Без соплей и всхлипов. Он просто лежал в полной темноте на спине и смотрел в потолок. Вспоминал, рисовал своего Максимку, и из глаз его текли слезы. Скупые слезы обожженного боями воина.
«Я заберу тебя, Максик! Заберу!!! Пока не знаю как, но заберу!!! Дам ей денег, отсужу или просто украду, но!!! Но-о-о!!! Ты будешь со мной, сынишка! Сын мой! Моя надежда и опора, дай-то бог, в старости! Ты, Максим Андреевич, будешь со мной!!! Или я не Краповый, или я не „Гусь Жерарди“? Я не я буду!!! И моих Краповых подключу, и „гусей“, поди, Франтишек не откажет в праведном деле!.. Ты будешь со мной, Макс! Клянусь!..»
Его Иришка поняла, что происходит с Андреем, только тогда, когда в своих ночных ласках провела ладонью по его лицу... Такие редкие слезы Филина остались на ее ладони напоминанием того, что и «бесчувственные камни» могут плакать...
...А через неделю, даже меньше, 25 октября, Андрей сорвался...
Тяжелая, изнуряющая работа. Постоянный моральный прессинг со стороны заказчика, хозяина коттеджа...
В общем, Филин устал. Довели до... Непьющий, уже категорически, водку, он купил три литра крепкого, 12-градусного пива, да и всосал их на голодный желудок...