Развод и девичья фамилия
Шрифт:
Гальцев распахнул свой блокнот и уставился на надпись «Батурин – претендент на должность». Читал он ее долго и внимательно.
Это был психологический прием – противник должен знать, что у тебя на него целое досье: как в четвертом классе окно выбил, а в пятом булку из магазина утащил, а потом в скверике подрался и еще что-нибудь в этом духе. Противник должен знать, что ты читаешь это самое досье, и пугаться.
«Читая», капитан пересчитал все полоски на обеих страницах блокнота, и все надписи «пон», «втр», «срд», узнал, что Батурин наоборот звучит как «нирутаб»,
Батурин – «нирутаб» наоборот – сидел в кресле и молчал. В кресло покойного главного он не уселся, примостился напротив капитана, и палку свою пристроил рядышком, и неотрывно смотрел в стол. Потом почесал ухо и стал опять смотреть.
Не действует психологический прием, решил капитан со вздохом. Ладно. Попробуем другой.
– А почему у вас телефон не звонит? – неожиданно спросил он. Ошарашить неподходящим вопросом – вот отличный прием, и тоже вполне психологический.
– А я его выключил, – рассматривая стол, сообщил Батурин.
– А тот, который на столе? Тоже выключили?
– А тот, который на столе, на приемную перевел.
От созерцания стола он так и не оторвался, опять не сработал прием, черт его дери.
– Из-за чего вы вчера поссорились с потерпевшим?
Плечи опять равнодушно дрогнули.
– Мы всегда ссорились из-за одного и того же. Из-за денег.
– Вы одалживали у него деньги или он у вас?
Батурин перестал созерцать стол и с тем же равнодушием принялся созерцать капитана.
– Никто ни у кого не одалживал. Он все время подозревал меня в том, что я за его спиной ставлю в номер оплаченные материалы, а с ним не делюсь.
– Что значит – оплаченные материалы?
– «Джинсу», – сказал Батурин.
Свекольный цвет опять стал во все стороны распространяться по капитанской физиономии.
– «Джинса» – это заказные материалы, – неторопливо объяснил Батурин, – не реклама, а, как бы это сказать, имиджевые статейки. Например, статья в рубрике «Карьера» о каком-нибудь начальнике или политике. Какой он умный, тонкий, любит жену, детей, собаку и отечество. Честный, порядочный, образованный, но в то же время «из народа» – по выходным на участке в бане парится и местному фермеру Горемыкину пробил в сельсовете трактор. «Джинса» – ходовой товар, особенно перед выборами или какими-нибудь крупными кадровыми перестановками. Бывает, конкуренты «заказывают» друг друга, тогда мы пишем, что банк такой-то вот-вот лопнет, ибо там неграмотный менеджмент, а председатель правления вообще алкоголик или раньше сидел в Матросской Тишине.
– А если за задницу возьмут?
– Возьмут, извинимся. Это очень просто – на последней странице. Извините, ошибка вышла, ваш председатель вовсе не алкоголик, а человек уважаемый и приличный во всех отношениях, любит жену, собаку и так далее. Кроме того, мы же не лохи, чтобы все подряд гнать, мы информацию грамотно собираем, так, чтобы подкопаться было трудно.
– Значит, заказали, заплатили, вы напечатали. Потом опять заказали, заплатили…
– Нет, – перебил Батурин, – не совсем
– Свобода слова, твою мать! – в сердцах воскликнул капитан. – А эта ваша вчера мне про первую поправку пела!.. На черта вам сдалась первая поправка, когда у вас сплошная, блин, мешковина!..
– «Джинса», – поправил Батурин невозмутимо. – Политическая пресса – такое же оружие, как «стечкин». Прошу прощения за банальность. У оружия нет никакой свободы. Оно стреляет в зависимости от того, у кого в руках. Это для вас новость?
– На черта тогда вам свобода слова, если вы как проститутка – кто заплатил, под того и легли?!
Батурин помолчал немного, оценивая искренность капитанского гнева. Гнев производил впечатление вполне искреннего.
В самом деле такой наивный? Не прикидывается?
– Благодаря этой самой свободе мы знаем, что «Курск» утонул, а в Чечне война, – сказал наконец Батурин.
– Так и про «Курск» врут, и про Чечню врут!
– Врут, – согласился Батурин, – но могли бы вообще молчать, как про Афганистан молчали, и про все остальное. Сгинул рязанский ОМОН на Кавказе и сгинул, как не было его. Или мужики в Баренцевом море. Через три года жене бумажка, где написано «причина смерти – утопление». Ну как? Или все-таки лучше, когда есть свобода и первая поправка?
– Да что вы заладили про эту поправку! – озверел капитан. – Далась она вам!
– Она не нам далась, а американцам. Кстати, это очень символично, что первая поправка именно о свободе слова.
– Идите вы с вашей символичностью куда подальше!..
– Дискуссию затеял не я.
– Да идите вы с вашей дискуссией!.. – заорал капитан. – О чем вчера говорили с потерпевшим, отвечайте!
– Прошлый номер вышел с материалом о выборах мэра в Новом Уренгое. Костик считал, что он заказной и что мне за него заплатили.
– А вам что, не заплатили? Или вы делиться не захотели, денежки пожалели?
– Нет, – твердо сказал Батурин, – мне не платили. Меня… попросили помочь, и я… помог.
– Кому? Новому Уренгою?
– Ох-хо-хо, – неожиданно пробормотал Батурин, неуклюже повернулся и стал смотреть в окно. Капитан насторожился.
– Костику я не сказал о том, что меня… просили. Не знаю, что именно он там решил, но взбеленился на этот раз по-настоящему. Мне кажется, он бы меня уволил, если бы не Кира. Она зашла и как-то его остудила.
– Водой окатила?
Батурин промолчал.
– Григорий Алексеевич, кто просил вас поставить в номер материал о Новом Уренгое? И почему сделал это через голову главного редактора?
– Это не имеет никакого значения, – отрезал Батурин.
– Я сам решу, что имеет значение, а что не имеет. Кто?
Батурин посмотрел на Гальцева и покачал головой.
– Тогда я вас сейчас арестую по подозрению в убийстве, – пригрозил капитан, и Батурин разрешил равнодушно:
– Арестовывайте!