Развод по-французски
Шрифт:
Рокси (задумчиво): Может быть, за этим стоит пожелание приличным женщинам съедать только один ломтик сыра. Невоздержанность делает из них нимфоманок. А мужчинам разрешается много сыра?
(Я смотрю в свою тарелку, где лежат пять ломтиков сыра разных сортов да еще рекомендованный кусочек эпуаса. Я считала хорошим тоном отведать каждого сорта, поданного на стол. Вечно у меня проколы в манерах.)
Жан: Оранжевая корочка — это результат действия каких-то бактерий. Попав в ами-дю-шамбертен, они больше нигде не могут развиваться, только в той части Бургундии. Говорят, один тамошний сыровар хотел перевести свое производство на новое место, отстроился и все такое, но корочка на сыре не появлялась. Ему пришлось новые погреба соединить со старыми
Бертран: И все-таки я предпочитаю ch`evre[37].
Все (хором): Oui! Non! Sec! Frais[38]!
Отношения между Рокси и Персанами оставались прежние: воскресные обеды, непременные телефонные звонки, времяпровождение с внучкой по вторникам, когда, взяв Женни из садика, я отводила ее к бабке. Сюзанна озабочена, что Женни мало говорит по-французски. Еще бы, воспитывается англоговорящими теткой и матерью, а Шарль-Анри уклоняется от выполнения отцовского долга.
У нас понемногу накапливались сведения о Магде Тельман, новой любви Шарля-Анри. Сама она — социолог из Чехословакии, замужем за американцем, который служит в «Евро-Диснее». Шарль-Анри встретил ее в прошлом году в Дордони, куда выезжал на натуру. Тельманы снимали там домик на время отпуска. Можно только догадываться, как вспыхнула их страсть. Как Магда выглядит, мы понятия не имели. Сюзанна по-прежнему отказывалась знакомиться с этой женщиной.
Приблизительно в те же дни у меня были две неожиданные встречи. Одна с мистером Тельманом, мужем Магды.
Чтобы войти в дом, где мы живем, надо набрать код на наружном щитке и, услышав щелчок, открыть тяжелую дверь, которая сама закрывается за тобой. Нажав на светящуюся кнопку, включаешь свет в коридоре и на лестнице и идешь по коридору до стеклянной двери, отпираешь ее собственным ключом и только тогда попадаешь на лестницу. По левую сторону в коридоре развешаны почтовые ящики, а за стеклянной дверью слева находится помещение для мусорных контейнеров. В прежние времена, а в некоторых зданиях и до сих пор, вместо стеклянной двери стояла стойка, за которой сидела консьержка.
Так вот, в тот день я вхожу, уличная дверь за мной захлопывается, нащупываю кое-как электрическую кнопку, потому что даже в самые светлые дни в этом каменном мешке с балками по потолку, напоминающими, что они здесь с 1680 года, стоит кромешная тьма. Мои глаза привыкают к полумраку, подхожу к почтовым ящикам и вижу мужчину, сидящего на уступе. Он поднимается, медленно, словно превозмогая боль или старческую немощь, хотя ему лет сорок пять. Он в костюме.
— Вы Роксана? — спрашивает он. Говор у него американский.
Я молчу. Он делает шаг ко мне, я торопливо отзываюсь:
— Я Изабелла.
Оглядываясь сейчас назад, вижу, что это было трусостью с моей стороны назвать себя, как будто я отводила удар на сестру. Пусть в нем было что-то пугающее, надо было сказать, что я Роксана. Но в первый момент я не заметила ничего необычного, не заметила, что его что-то переполняет, что в нем скрыта угроза. Я была просто огорошена и не могла вымолвить ни слова.
— А что? — выдавила я наконец, лихорадочно соображая, не стоит ли скорее уйти от этого опасного человека. Чтобы выйти на улицу, надо снова нажать электрическую кнопку в стене и, как только раздастся щелчок, проскользнуть за дверь. Я никогда не понимала, в чем идея этого хитроумного устройства, которым снабжены входные двери всех многоквартирных домов в Париже.
Я колебалась, мне было страшно. От него несло алкоголем и гневом, и он был американец.
— Так вы сестра. — Он улыбнулся.
— Вы знакомы с Рокси?
— Можно сказать и так. Можно сказать, что у нас с ней кое-что общее. Мне хотелось бы поговорить с ней.
— Значит, вы не знакомы?
— Не знакомы.
— По-моему, ее нет дома.
— Я — муж.
— Простите? — не поняла я. Надо открыть дверь и сматываться. Незачем этому типу встречаться с Рокси.
— Я муж Магды Тельман.
Магда Тельман. В первую секунду имя ничего мне не сказало, но в следующую долю секунды я сообразила, что так зовут женщину, в которую влюбился Шарль-Анри.
— Оставьте ей записку, — сказала я. — А сейчас мне надо идти. Напишите и оставьте в ящике, телефон и все такое.
— Да, я оставлю записку. — Он опять улыбнулся, на этот раз моей сообразительности.
Почему я боялась его? Отвернувшись, чтобы отворить уличную дверь, я почти ожидала удара по затылку. Потом, когда он ушел, я вышла и посмотрела, есть ли в ящике записка. Записка была на несложенном листе бумаги с пометой «С рабочего стола такого-то». В ней говорилось: «Миссис Персан, я никогда не дам развода Магде. Если угодно, действуйте соответственно». Рокси ни разу не заикнулась о записке.
После того как Рокси начала сама поговаривать о разводе, мы однажды отправились с ней на собрание американских женщин, проживающих в Париже. Она надеялась, что услышит там какой-нибудь полезный совет. С самого начала стало ясно, что речь на собрании пойдет о том, как защитить свои права от французов, в частности от француженок-свекровей, которые требуют присутствия на воскресном обеде, лезут с непрошеной помощью и не любят американцев и вообще невесток. Несмотря на бурные обсуждения, было в этих сборищах что-то успокоительное. Не имеет значения, что вы думаете о своих соотечественниках, — при встрече с кем-нибудь из них с первого же взгляда неизбежно возникает необъяснимое взаимопонимание. Сразу становится ясно, кто он или она, каковы его, так сказать, исходные данные. Если разговор заходит по-французски, вы сразу же tutoyer[39] друг к другу. При этом можно не любить новых знакомцев, но все равно они во Франции понравятся вам больше, чем если бы вы оба были в Штатах.
В то же время здешние американцы настроены друг к другу довольно критично. Некоторые заносятся со своим французским, пренебрежительно третируя остальных, как никогда не поступил бы француз. Ядовито подсмеиваются над произношением, напоминающим механическую речь автоответчика. В этом особенно усердствуют бывшие училки французского. (Рокси целые часы проводит за «Правильной речью» Гревисса. Может, просто сказать «Laissez un message»[40], решает она в конце концов.)
Естественно, что американские женщины планировали обсудить такие вопросы, как законы о налогах и разводах, послушать именитых адвокатов, обменяться их адресами. От собраний этой секции у меня осталось впечатление, что юридические процедуры одинаково трудны для здешних американцев, что все мы являемся заложниками странных, замысловатых законов и еще более странных установлений, первое из которых есть сам брак.
— Что бы ни случилось, — говорили нам на собрании, — не уходите из дома. Уход автоматически превращает женщину в виновную сторону. Тогда они имеют право притянуть вас к ответу за невыполнение супружеского долга. Посмотрите на Тэмми де Бретвиль. Она осталась без цента в кармане только потому, что уехала на уик-энд в Ниццу. А у нее даже за квартиру было заплачено!
— Если получишь развод, поедешь домой в Америку? — спросила я Рокси, когда мы возвращались с собрания.
— Еще чего! — отрезала она. — Мне здесь все нравится! За исключением, конечно, сама знаешь чего... Я люблю эти дома. Автобусы. Даже голубей — видишь, какие у них красные лапки. Мне особенно жалко худых, они почему-то плохо растут. Я всегда стараюсь накрошить им булочку, прежде чем слетятся жирняги. Но люди почему-то косо на меня смотрят. Ты знаешь, у них есть спортивные клубы, где специально выращивают голубей. Тэмми де Бретвиль мне рассказывала. Там их раскармливают, выпускают и, когда те тяжело поднимаются в воздух, стреляют по ним. Представляешь? И это называют спортом! Мне чуть плохо не стало, когда я это услышала. Уменьшение популяции голубей — это еще можно понять, но французы ведь делают это ради удовольствия. Тренируются, видите ли, в стрельбе. Какая все-таки бесчувственность!