Развод по-французски
Шрифт:
Как уже говорилось, Сюзанна долго отказывалась знакомиться с Магдой, но материнская практичность в конце концов взяла верх. Она велела Шарлю-Анри привести Магду на обед в «Собор», как если бы те были дальними родственниками или знакомыми ее детей. Шарль-Анри пришел в ресторан до срока, весь внимание, переставил стул для матери, поправил ее салфетку. Магда приехала прямо с Северного вокзала. Видная, серьезная славянка под сорок, в теле, с крупным лицом, длинными пепельными волосами и чем-то материнским во внешности, она была совсем не похожа на роковую женщину. От этой роли она переняла только сигареты и водку в качестве аперитива.
Передав Рокси содержание разговора с Магдой, Сюзанна
— Мое мнение определенно, — сказала она. — Сын знает мое мнение насчет его долга перед детьми. Не могу, однако, сказать, что она вызвала у меня отвращение. Вполне чинная буржуазка. Высшие слои славянского общества — все еще приличные люди, многие хорошо говорят по-французски. Я напрямик спросила, каковы ее планы насчет замужества, и она сказала, что не может выйти замуж, она croyante, верующая, и что прежде надо получить разрешение церкви. Удивительно, не находишь?
Выслушав рассказ свекрови, Рокси едва не слегла. Ее потрясло, что Сюзанна вообще заговорила с Магдой о замужестве. Получалось, что присутствие Магды в узком кругу Персанов стало фактом.
Стояла середина осени. В первые недели октября произошло несколько заметных и странных событий. В Люксембургском саду листья, вчера еще красные и золотые, стали быстро осыпаться, и прохладный осенний ветер гнал их по аллеям с металлическим шелестом, словно кто-то сгребал их с дорожек кладбища. С неба сошла летняя голубизна, как будто мир повернулся лицом в другую сторону, и оно сделалось тускло-серым. Я подумала, что перемены в погоде еще сильнее скажутся на настроении сестры, но они, напротив, радовали ее. Во всяком случае, поначалу. Мне стало понятно, почему приезжие в Калифорнии жалуются на то, что нет смены времен года. Осень хорошо действует на человека, потому что грядущая весна обещает разогнать все его печали.
По-моему, дух противоречия и возмущение — здоровые чувства. Но у Рокси не хватало стойкости. Она вела Женни в Люксембургский сад и часами неподвижно сидела там, не размышляя над своими проблемами, но совершенно опустошенная, подавленная, и только гадала, где она ошиблась. У французов есть слово d'eprim'e, оно означает «находящийся в депрессии». Сюзанна видела, что Рокси d'eprim'ee, то же самое я сказала нашим родителям, но никто из нас, в сущности, не знал, насколько глубока ее депрессия, как сильно раздирают ее религиозные воззрения, оскорбленное самолюбие, озлобленность, тревога за будущее, таинственные токсины беременности.
Воскресенье. Католическое богослужение, обычно передаваемое «Радио Франции», уступило место «протестантской волне», и торжественные аккорды латинской мессы сменились быстрыми мелодиями, полными грубоватого беспричинного веселья. Репортеры на улицах расспрашивают прохожих об их впечатлениях. Интересно, в какой мере связаны с протестантизмом наши национальные черты, и в первую очередь себялюбие и оптимизм?
Мы обедали с дядей Эдгаром в «Друане» — ресторане, а не кафе. Этот ресторан, говорит миссис Пейс, согласно «Путеводителю Мишлена», имеет две звезды. Ее вообще интересуют всякие злачные места. За обедом нас видит кто-то из знакомых моего кавалера, и это забавляет его.
— Он думает, что у меня появился вкус к fruit vert, — говорит он.
Я не поняла этого выражения. (Потом Рокси объяснила, что «недозрелый плод» означает «несовершеннолетняя девочка». Не знаю, чувствовать себя польщенной или наоборот?) Дядя Эдгар не представляет меня.
По правде говоря, я и сама думала, что, помимо заговорщических целей, приглашение пообедать вызвано его тоской по женскому обществу и желанием, чтобы его видели с молодой женщиной, его интересом к молодежи вообще, к их веселым проделкам, и все же у него самого более полнокровная и яркая жизнь, чем у большинства молодых людей. То же самое можно сказать о миссис Пейс. Мы ошибаемся, когда думаем, что старики не могут обойтись без нас. Мне еще предстояло узнать, что чем проще объяснения, тем они лучше.
Дядя Эдгар расспрашивал меня, и я рассказывала ему о себе. Непривычно распахивать душу перед мужчиной, чаще бывает наоборот. Я рассказала о миссис Пейс, о которой он слышал и с которой хотел бы познакомиться. Рассказала о Стюарте Барби и о Рандольфах. Я не до конца распахнула душу, говоря о жизни в Калифорнии. Умолчала о крутых парнях из «темнокожих» кварталов, о знакомой шпане, о том, как еще в школе я два раза «залетела» — не по причине умственной отсталости, просто противозачаточные средства подвели. Не рассказала и о том, как меня вышибли из кинематографического колледжа. Люди говорят, что знают себя. Может быть, я тоже знаю себя, а может быть, только узнаю. Но мне не хотелось, чтобы дядя Эдгар знал, это точно. Нет, я не прикидывалась наивнячкой и целочкой, правда, но и не выдавала себя за бонтонную юную даму, каких он знал в давно прошедшие времена.
Мы ели pied de cochon en salade, salade de crabe, r^oti d'agneau (он взял телятину), fromage (сыр он не ел), g^ateau aux trois chocolats[47]. Не знаю, во сколько это ему обошлось. На моей карточке не было цен.
Как я и ожидала, он заговорил о Рокси и Шарле-Анри. Он был на том обеде и сказал, что у Магды какой-то жалкий вид, толстые ноги, «как у англичанки», и что она пьет водку перед обедом, как делают русские. Вероятно, ему было поручено сообщить мне, что, к сожалению, Сюзанне придется взять сторону сына, если возникнут разногласия. Ничего подобного, конечно, не случится, он уверен, просто Сюзанна не хочет, чтобы Шарль-Анри сломал себе жизнь. Я обещала передать это Рокси.
В том, что меня стали использовать в качестве посредника, была, очевидно, некая неизбежность. Я в самом деле моталась между буржуазной семьей Персан и моими двумя французскими ухажерами Ивом и Мишелем, между американским литературным миром Эймса Эверетта и миссис Пейс, международным миром искусства Стюарта Барби и миром дипломатов и управляющих трастовыми компаниями. Роль моя была самая незаметная: я таскала книги от миссис Пейс к Эймсу Эверетту и обратно, я приносила новости от Шарлотты Рокси, я даже делала снимки в квартире миссис Пейс. Об этом попросил меня Стюарт Барби, который обещал ее биографу, своему знакомому, узнать, даст ли она на то свое разрешение. Сначала миссис Пейс не позволяла ничего фотографировать, но тщеславие победило. Ей было приятно, что люди увидят ее прекрасную мебель и дорогой фарфор или ее увидят на фоне мебели и фарфора. Фотограф я, считай, никакой, но Эймс дал мне свой аппарат «для безмозглых» с автоматической вспышкой.
— Какие могут быть возражения? — сказала Рокси в ответ на просьбу музея Гетти позволить его эксперту сфотографировать «Святую Урсулу». Музей планировал позаимствовать картину для своей экспозиции «Источник света».
— Хорошо, что ее наконец-то увидят люди. А то висела у нас, никто о ней и не знал.
Осмотреть картину, сфотографировать ее и определить размер страховки для отправки в Калифорнию — обратно в Калифорнию — пришел не кто иной, как Стюарт Барби. Он сказал, что «Урсулу» застрахуют на сорок тысяч долларов. Рокси была приятно удивлена. Она тут же позвонила Марджив и Честеру и сообщила радостную новость. Кто мог подумать, что у нее есть такая ценная вещь!