Развод по-французски
Шрифт:
— Все это замечательно, — заметил Честер, — но беда в том, что она хочет жить во Франции.
— Дай человеку сказать! Рокси считает, что ей как никогда нужен совет Роджера, — сказала Марджив, ни на секунду не усомнившись в том, что рано или поздно Рокси, как всякий нормальный человек, вернется в Америку.
Вот небольшая сценка того же времени, касающаяся нашей картины 'el`eve de la Tour[76], сценка, о которой мы не могли знать.
Шестнадцатый округ Парижа. Большая комната, повсюду книги, мебель эпохи Директории и великолепная terre cuite[77], изображающая трех муз, у одной отбита рука.
— Вы видели Латура? — спрашивает Стюарт Барби у Фила Джейкоба. Они в квартире Стюарта. Джейкоб —
— Ни под каким видом, — говорит Джейкоб. — Лучше, если я вообще не буду его смотреть.
— Что так?
— Персаны уже просили меня оценить его, я отговорился занятостью. Мой осмотр произведения взвинчивает на него цену. Они, конечно, это понимают. Сам факт осмотра картины ставит ее в ряд, возможно, подлинных работ Латура.
— По чьей просьбе, позвольте спросить, вы отказались от предложения Персанов?
— Нет, не позволю, — смеется Джейкоб. — К тому же вы сами прекрасно знаете. Кстати, вы давно видели нашего друга Десмонда?
Наши отношения с Рокси оставляли желать лучшего. Симпатичная кожаная «келли» по-прежнему стояла между нами, поскольку была в глазах Рокси знаком моей неверности по отношению к ней.
Но независимо от этого Рокси порой вела себя очень странно. Накануне первого страшного происшествия она прибежала домой взъерошенная, раскрасневшаяся, бормоча что-то несуразное, словно наглоталась наркотиков.
— Я из Шартра. Понимаешь, ходила в Школу изящных искусств — посмотреть рисунки Деллабеллы. Но музей закрыт. Ладно, думаю, махну-ка я в Шартр, может, найду его. А так его будут искать только через неделю, представляешь? Я даже не знаю, когда Шарлотта его привезла, одна она даже дом Сюзанны не найдет, из своего Нейи редко вылезает. Он, конечно, заблудился. Побежал за какой-нибудь птичкой или, наоборот, стал от лисы прятаться...
Я едва-едва сообразила, что она говорит о пропавшем котенке Шарлотты.
— Лисы не едят кошек, — успокоила я ее.
— Да, и кошки еще лазают по деревьям... Скажи, Из, я не умру... ну, когда буду рожать? Я знаю, от этого сейчас не умирают, но все же... Сколько котенок может прожить один в лесу, как ты думаешь?
— М-м... долго. Если выносливый.
— Так вот, я его не нашла. Нашла кошечку, мертвую. Ее, видно, машиной сбило. А она с ошейником. Глаза выкатились. Рыжая такая, не сиамская... Знаешь, мне, наверное, надо было поговорить с тем мужиком, мужем Магды. Надо было успокоить его, выслушать до конца. Может, он что-нибудь знает, что-нибудь придумал... Я там все тропинки исходила. Вокруг того места, где паркуются. Шарлотта наверняка тоже оставляла там машину... Ты только погляди на мои ноги — опять распухли, это опасно. Надо сходить к врачу... Хорошенькая рыжая кошечка с ошейником. Ее тоже кто-нибудь ищет. Беременным вредно смотреть на мертвого. Я это чувствую. Это не просто сказки старых бабушек — что на ребенка действует абсолютно все. У меня такое чувство, будто маленькому передалось что-то ужасное. Если он к тому же слабенький, он не захочет родиться. У меня как будто сверлит в этом месте. — Рокси прикоснулась к тому месту на боку, где начинался живот. — Слушай, посмотри на мои лодыжки, а? Может, тут токсины какие, от которых умирают. И ребенок тоже.
— Надо позвонить доктору. Или Сюзанне.
Как странно, подумалось мне, что мы обращаемся к Сюзанне, хотя она участвует в заговоре против Рокси, пытается отнять ее вещи, да еще кормит ее врага. Нам обоим не хватало матери, особенно Рокси. У меня есть миссис Пейс.
22
Аппетит приходит во время еды.
Рабле
Рокси обезумела от горя, зато я
Счастлива, если только вообще можно осмелиться и сказать, что ты счастлив. Вернее, не сказать: «Вот оно, счастье», — а просто оглянуться назад, на прошедшие месяцы, и увидеть, что ты изменилась, как меняется человек, чьи мысли заняты не столько самим собой, сколько событиями и вещами, происходящими помимо него. Всматриваясь в прошлое, я поздравила себя с тем, что не бросила работу у Эймса Эверетта, у Рандольфов, у других, хотя давно пора ее бросить, потому что она больше не нужна мне и занимала вторую половину дня. Мне больше не хотелось выгуливать Скэмпа, хотя я привязалась к нему, и Женни тоже. Иногда я брала пса с собой, когда ходила в детский сад за девочкой, совмещая таким образом обе обязанности. И все же я чувствовала, что способна на большее. Я не бросала работу только потому, что дала обещание, хотя подозревала, что нужна только Эймсу, который любил днем позабавиться со своим дружком, инструктором по гимнастике.
Да, я была счастлива. У меня была полнокровная сексуальная жизнь, романтическая тайна, разнообразные интересы. Неизвестность печальной развязки моего романа — разве он мог кончиться иначе? — не пугала меня, так как была делом отдаленного будущего. Впереди меня ожидали французский язык, новые книги, культурные открытия, на которые меня постоянно подталкивала миссис Пейс, растущая привязанность к маленькой Женни. Меня окружали красота (Париж) и искусство, и первый раз в своей биографии я зажила интеллектуальной жизнью, признаваемой другими. Конечно, это была интеллектуальная жизнь в зачаточном состоянии, но и такой отнюдь не способствовали ни школа в Санта-Барбаре, ни университет в Южной Калифорнии — во всяком случае, кинематографический колледж, во всяком случае, условия обучения для женщин.
Изабелла, ты можешь стать кем хочешь, всегда говорили мне окружающие — Честер, Марджив, учителя. Они говорили, но я-то знала, что это не так. Их словно объединял некий заговор заблуждения. «Здоровая хорошенькая американская девушка — ты можешь стать кем угодно». Но я не хотела становиться кем угодно. Мне не светило сделаться балериной, пианисткой, врачом или кинозвездой. Другие вероятные перспективы: администратор по кадрам, психолог и т.п. — вызывали у меня отвращение. Таких ужасов я бы не перенесла.
Рокси легче, она всю жизнь мечтала стать поэтессой. А мне не хотелось сосредоточиваться на чем-то одном. Никакая работа не давала простора моей любознательности. Не в какой-то конкретной области, а огромной, всепоглощающей любознательности вообще. Если бы я попробовала выразить это чувство словами, мне бы не поверили и посоветовали: «Пораньше встанешь — побольше узнаешь».
Я пытаюсь описать подъем, удовлетворение и некоторое тщеславие, охватившие меня в день рождения. Первый раз в жизни меня интересовало все на свете. Я почувствовала, что Калифорния не интересна — не потому, что там нет новых книг, интересной работы и хороших любовников, нет голливудских концертов и модных магазинов «Фредерик», а потому, что некому подсказать, как их найти и как ими воспользоваться. Если не знаешь, как это все найти, то можно провести годы и годы, не догадываясь о том, что ты потерял. Если бы я поведала это Честеру и Марджив, они бы взбеленились, начали бы говорить, что с самого моего детства пытались водить меня на всевозможные культурные мероприятия, но я только дулась и оставалась дома, чтобы побаловаться травкой.