Развод по-турецки или постучись в мою Тверь
Шрифт:
Маму замечаю не сразу, только когда подхожу ближе к окну. Она во дворе, рассматривает цветы и, кажется, уже положила на них глаз. Эта дачница однажды ночью выкапывала у администрации тюльпаны, чтобы пересадить их в наш сад, а потом уверяла, что всю жизнь платит налоги, так что это вообще не преступление и цветок просто переехал на другой участок — и что тут такого?
Одним словом я уверена, что когда мы полетим обратно в чемодане у нее будут саженцы.
— Привет, — здороваюсь со всеми, давая понять, что я здесь,
Я же тихо радуюсь, что Эмре переехал в новый дом, где со мной нет никаких воспоминаний. И у меня с ним. Это как чистый лист — по крайней мере, из-за угла не выпрыгнут призраки прошлого, чтобы напомнить, что вот тут мы целовались, а вот там… нет-нет-нет. Все спрятать в сундук, сундук подальше — в чертоги разума, и никогда больше не доставать.
Я медленно брожу по кухню, открываю холодильник, чтобы посмотреть, что там есть — конечно, слишком правильное питание, привычное для Эмре. Кривлю нос, достаю пачку апельсинового сока и пью прямо из пачки, потому что знаю, как сильно это его бесило. Кошусь на него, так как молчит, но он совершенно не обращает на меня внимания. Что ж…
Подхожу и с разбега плюхаюсь на диван рядом, но на приличном метровом расстоянии.
— Готовишься к свадьбе? Дом, смотрю, прикупил, — улыбаюсь ему, раздражая всеми фибрами души. Бабушка тут же суетится, прибегает, ставит прямо под нос между нами тарелку с блинами. — Невеста одобрила? Как ей райончик?
— Очень нравится, — он говорит это ехидно, но не поднимая на меня глаз. Это раздражает особенно сильно. Что ему все равно. И правда все равно на меня. Впрочем, как и на всех остальных. Всегда было. Только недолго казалось, что я особенная.
Надеюсь, Элиф будет счастлива с этим морозильником замерзать каждую ночь.
— А что ты женат она знает? — я улыбаюсь так широко как могу, аж щеки болят, а Эмре наконец поворачивает ко мне голову и щурит взгляд.
О да, я добилась того, чтобы он оторвался от своих букв и цифр на экране. Приятное ощущение разливается в груди — я все еще что-то могу.
— А ну давайте по-русски, мне же интересно! — ворчит бабушка, и я только теперь понимаю, что говорили мы по-турецки. — Невежливо это, говорить тайком.
— Нет, моя невеста не знает, что я женат, — продолжает он на турецком, в голосе одна сталь, мне не нравится, когда он со мной так разговаривает. Дальше продолжает на русском: — Так что надеюсь, мы быстро исправим это недоразумение.
— Хах, недоразумение. Так мило меня еще не называли, — улыбаюсь Эмре еще ярче, хочу ослепить его, сжечь чертову роговицу. — А семья твоя знает? Свекровь, свекр, — он не понимает моих последних слов, и я перевожу их на турецкий.
— Нет, не знают, — сквозь зубы звучит угрожающе.
Будто Эмре мне сообщает, что я зашла на запретную территорию.
— Мило, два года брака в трубу, — бормочу, и его раздражает моя милая улыбка, но я-то что поделаю?
Бабушка, кажется, понимает, что пахнет жареным — и это не ее блины.
— Ой, а мы поедем смотреть закат над Босфором? — вмешивается в наш диалог. — А может, на рынок? Где у вас эти рынки, ну как в сериалах?
— Я не был на рынках, так что… — Эмре пожимает плечами, но я не даю ему договорить.
— Мы сами съездим на рынок, бабушка. У меня есть интернет и карта Стамбула.
И я, задрав нос, отворачиваюсь от него, чтобы съесть блин, от которого Эмре тактично отказывается в пользу овощного салата, который сам принимается делать, а потом уходит есть в сад.
Сноб! Блины ему наши не нравятся.
— Невкусные-то? Или сладкие сильно? — переживает ба, но я ее в обиду не дам.
— Не переживай, бабушка. Он просто жареное не воспринимает своим нежным богатым желудком. Козел, что с него взять? Вот и питается травой да помидорками.
Бабушка закашливается, а потом начинает смеяться.
— Вот уж точно.
Но когда Эмре оборачивается на наш смех, мы только машем ему.
— Дорогой! Эмре, сынок! — слышу вдруг с улицы и застываю, как вкопанная. — А это кто, новая горничная? Или ты флориста все-таки нанял, как я просила?
Лучше бы это была Элиф, с ней я хотя бы знакома. Но нет. Все гораздо хуже, потому что на подъездной дорожке стоит внедорожник. Из которого только что вышла мать Эмре Демира.
О-о.
Глава 9
Ух, что начинается.
Моя мама не знает турецкого, но что-то чувствует с первых секунд: в надменных интонациях матери Эмре или в высокомерной позе, но она тотчас упирает руки в бока и гордо задирает подбородок.
О-о.
— Нам лучше поспешить, — шепчу бабушке, которая и без того уже семенит следом за мной.
— Сынок, почему эта женщина так на меня смотрит? — слышу вопрос и ускоряюсь, потому что да — моя мама в гневе страшна. И лучше бы не начинать времяпрепровождение в Стамбуле с таких крупномасштабных конфликтов. Даже если мы все приехали дружно разводиться.
— Наташа! Я знаю, что она обозвала меня прислугой! Я смотрю сериалы и знаю слово “горничная”! — мама, крича мне, называет слово и притопывает ногой. — Пусть извинится!
— Мама, мама, — с ходу пытаюсь ее успокоить, пока она не бросилась выяснять отношения врукопашную. Мою маму очень тяжело разозлить и вывести из равновесия, но и у нее есть триггеры.
Те несколько лет, которые ей пришлось работать, убирая по вечерам квартиры, чтобы помочь мне деньгами на репетиторов для поступления и все такое, она не забудет никогда.