Развод под новый год
Шрифт:
— Добрый вечер, меня Алексей зовут. Как к вам можно обращаться? — решил я применить лучшее оружие вора — вежливость.
— Алёша значит? — ещё больше прищурилась старушка, — ну да, ну да. Вона какой богатырь вымахал, жалко что не на ту дорожку ступил!
Терпеть не могу, когда меня называют Алёшей, но не та ситуация, что бы привередничать. Да и как то с уст такой милой старушенции, вроде и ничего звучит, ласково.
— Да я впрочем только это и украл, — покаялся
— Баба Люба я, — представилась седовласая красавица, цепкими пальцами выхватывая свои драгоценные трусишки.
— Значит так, вороватый паренёк, обратно в санузел шагай. Там посидишь.
— Я не могу. Я жену ищу! — попытался я объясниться, раз уж бабушка от диалога не отказывается, но видимо не с того начал.
— У Сереги в доме? Так он тоже ищет. Так, что лишней у него точно нет! — бабуля пригрозив мне своим колуном, таки задвинула меня обратно, — позвоню его зазнобе, небось там околачивается! А ты сиди тут!
Ну не драться же с ней? Во-первых, это совсем за гранью моего понимания, а во-вторых, мне резко стало плохо. Жар, который я изначально принял за реакцию на злость и ревность, становился все сильнее, как и слабость все больше охватывала все тело. Я уселся прямо на пол, спиной к стене и, кажется, ментально отключился, гоняя в замутненном сознании мысль, что надо найти Ирину и Настю. И во сне действительно спасал мою любимую из лап Сергея, в образе паука-чудовища, который обманом заманил ее в свои рыбацкие сети.
Сквозь сон слышал мужские голоса и торопливый говор старушки, но кроме того что я «злодей громадный» ничего не понял.
— Эй …. Ты чего это удумал, окаянный? — спросила меня милая бабуля в туманной дымке, — да ты же весь горишь! — закудахтала баба Люба, тормоша меня.
Пришлось разомкнуть слипающиеся веки. В ванну завалился Димка и, оправдываясь, что телефоны все побросали дома, потому как на колядках они без надобности, помог подняться. По распоряжению главного злодея этого дома — Сергея, отвели меня в комнату, на кровать. И оба, куда-то снова ушли, оставив меня под строгим надзором бабы Любы.
— Непутёвый ты, Алешка! Кто же на дело с простудой идёт? — ворчала на меня бабушка.
Так приятно, заботится. Хоть кто-то. Только не та что хотелось бы.
— Раздевайся, Милок, и под одеяло. Я настойку принесу, не вздумай сбежать! Я тут рядом живу, мигом обернусь! Пока Светка не пришла!
Возражать и сопротивляться сил у меня не было и вообще я уже с минуты на минуту ожидал появления тощей с косой и в плаще с капюшоном. До того мне стало плохо. Вот ведь угораздило, только утром огурцом был, а сейчас чувствую себя бессильным и потрепанным. Забравшись под толстенное одеяло, все равно колотило от озноба. И Иришки нет рядом, для согревательных процедур, что за невезуха? Бабушка вернулась в считанные минуты, по моим ощущениям,
— Поди без шапки модничаешь? И ботинки у тебя, шо тока по ковровым дорожкам гулять! И заместо добротной куртки тонкий пинжак! — опять услышал ворчания старушки сквозь сон.
Отвечать не стал, на ее, по сути, справедливые замечания. Только не пиджак конечно, а вполне качественное пальто, но действительно не шибко теплое. Неожиданно тонкие, сухие пальцы старушки потащили мое веко вверх и в глаз ударил яркий свет диодного фонаря. Кажется я ослеп на один глаз, в довесок к остальным моим проблемам.
Почувствовав, что от меня убегает одеяло, пытался ухватить его, но бабуля оказалась проворнее.
— Грудину дай натру, охламон! — отчитала меня баба Люба и шлёпнула мне на грудь, что то сильно пахнущее травами и спиртом, — потом выпей вот это, кивнула она на стакан, — сварю тебе бульон куриный, если не успеешь тут похлебать, то по пути в сизо поешь, понял?
— Да за что в сизо то? — пытался я разжалобить еще больше сердобольную старушку.
— За то, что набедокурил тут, посуду побил, имущество, опять же, стянуть намеревался!
— А почему ваше имущество у соседа? — стало мне любопытно.
— А тебе кака печаль? — вредничала старушка, но все же посудачить любит, потому продолжила, — баня моя сгорела, вот и взамен на то, что за скотиной смотрю, разрешил мне Серега тут пока париться. А я со своим склерозом и забыла тут все. Пришла забрать, а тут ты окаянный!
— А зачем вы меня в травах маринуете? На вертеле жарить? — уточнил я, заподозрив неладное.
— В печи запеку, а то картоха пропадат! Извести нужно. Так, от тебя жена к Сереге ушла, ты потому тут буянил?
— Это не я! Тут так и было когда я пришёл! Я собаку вернул, между прочим, его. Наверное, его, — вдруг меня озарило, что пёс то может и не с этого двора.
— Мелкого шоль? Дык что ево возвращать? Он тут в каждом доме свой. Привыкли уж, что как Сережа на буровой, так Мелкий общий пес. Везде подъедается, отожрался боров. Жену то любишь? — неожиданно перескочила опять старуха, сплетни видимо интереснее.
— Еще как! Пуще прежнего!
— А прежде что? Недолюбливал? И дома набедокурил сегодня?
Я собирался с силами и мыслями, придумывая как бы половчее ей объяснить, что я набедокурил конечно, но гораздо раньше и не здесь и именно поэтому теперь я тут, но в это время раздался женский голос в дверях:
— Баб Люб! Опять ты свои народные гадости притащила! Дай посмотрю, что там за смертельно больной.
— Это вы своими тибиотиками люд травите! А у нас все натуральное! Долго что то они за тобой, Свет, ходили, я уж вылечила его почти!