Развод. Расплата за обман
Шрифт:
Его рука касается локтя, и я вздрагиваю, вскидывая голову.
— Мира, садись. Я постою на твоем месте.
И вот так, по-глупому, мы как на смене караула, расходимся по разные стороны коридора. Я опускаюсь на железную скамью, единственную на все пространство, а Марк остается стоять в другом конце, возле входа в операционную.
Мы сидим, каждый в своем углу, разделенные общим горем. То, что могло бы сплотить нашу семью, разрушило ее так, что назад уже не склеить. И каждый раз, когда я, устав разглядывать трещины на штукатурке в противоположной стене, перевожу взгляд на Марка, в сознании, как на репите,
От ребенка надо избавиться.
И мне орать хочется от беспомощности и невозможности хоть что-то для нас всех изменить. Но я не могу заставить своего мужа полюбить сына. И не могла заставить сына родиться здоровым.
Все, что мне под силу — смиренно ждать. Надеяться, что операция пройдет хорошо. Молиться, выторговывая у бога в обмен на его жизнь все, что сама способна отдать.
Мне ничего больше не надо, лишь бы из двери напротив вышел усталый врач и сказал, что все хорошо.
— Мира, — когда по ощущениям прошел не то час, не то вечность, снова обращается ко мне муж, — детка…
Чтобы ни случилось, я хочу, чтобы ты знала. Я рядом.
— Давай просто помолчим, хорошо?
Я не хочу извинений. Мне не это сейчас нужно, но как бы не пытался Марк что-то изменить, и ему это не под силу. Сейчас мы просто два беспомощных Соболевских. А где-то самый маленький из нашей семьи борется, вопреки всем диагнозам и заявлениям врачей.
В какой-то миг я прикрываю глаза, перестав бороться с этим желанием. Не сплю, нет - разве это возможно сейчас? — скорее, тело показывает, что тоже нуждается во внимании и уходе. Под закрытыми веками плывут разноцветные круги, и я всеми силами представляю радужную картинку.
Как возьму сына на руки. Как назову его по имени, разрешив, наконец, себе не бояться этого. Поцелую, шепнув на ухо, как сильно я его люблю. Еще с тех пор, как он был размером с маковое зернышко, и с каждым днем любовь к нему растет и становится такой большой и всеобъемлющей, что раньше я и представить не могла, на что способна.
Движение воздуха и яркий свет заставляют выпрямиться, я резко поднимаюсь, сцепив зубы и надеясь, что исчерпала лимит обмороков на годы вперед.
Анна Вячеславовна выходит первой, снимая усталым жестом с лица маску. Я не могу понять по ее выражению, хорошо все или плохо, голова кружится, меня несет на негнущихся ногах ей навстречу.
Я надеюсь, что смогу заглянуть за ее спину и тогда все станет сразу ясно, потому что она молчит или говорит, но кто-то отключил мне звук, и я вообще ничего не понимаю уже.
Только пульс ломит виски, вскрывая черепную коробку, и кто-то большой и невидимый сдавливает мою голову, закрывает глаза, но позволяет устоять на ногах, которые тащат упрямо вперед мое тело.
— … куда, куда, Соболевская? С ума сошла? — прорывается, наконец, знакомый врачебно-строгий голос, — увезли мальчика вашего, куда ты идешь?
— Увезли? — переспрашиваю потрясено, и яркий свет операционной слепит, лишая оставшихся ориентиров. — Куда?
Моргнув, пытаюсь сфокусироваться на Анне Вячеславовне.
— Отдыхать, куда еще. Все в порядке с ним. Сильный он у вас, еще в футбол гонять будет. А теперь все, в палату уводите мамочку, ей тоже отдых нужен, — и уже под нос себе тихо добавляет, — устроили тут зал ожидания, никакого режима.
Глава 24
Облегчение
Но сейчас, ощущая как ее пальцы с силой сжимают мою ладонь, я доверху наполняюсь надеждой. Не только о будущем нашего сына. Но и о нашем. У нас еще есть шанс. Есть за что бороться.
Вытираю одинокую слезинку из ее глаза и мягко произношу:
— Тебе нужно отдохнуть.
— Я не могу, — жалобно выдыхает она. — Я просто не могу. Мне нужно его увидеть.
— Анна Вячеславовна сказала… — начинаю и тут же замолкаю, споткнувшись о ее беспомощный взгляд.
— Ты не понимаешь, Марк, мне нужно его увидеть. Как так получилось, что я постоянно опаздываю? Постоянно не успеваю! Он же мой сын. Я его выносила, родила, была с ним все это время… и не видела. Ни разу.
— Еще успеешь насмотреться, малышка. У тебя вся жизнь впереди. И у сына нашего. Ты же слышала доктора, операция прошла успешно. Он будет самым здоровым пацаном на свете!
— Я не верю словам, — мотает она головой. — Мне кажется, только когда лично увижу, начну дышать полной грудью, понимаешь?
— Понимаю, — шепчу тихо, поглаживая ее волосы. У меня, знаете ли, тоже есть повод не доверять врачам. Как никак, именно один из них сказал мне, что у моей жены был выкидыш… Но Анне Вячеславовне я верю. Всем сердцем. А может, не столько верю, сколько чувствую. Все будет хорошо. Иначе просто быть не может!
Мира продолжает до боли сжимать мою ладонь и твердит, словно заведенная одну и ту же фразу:
— Мне надо его увидеть. Я только посмотрю…
Она не плачет, моя сильная девочка. За исключением той небольшой истерики, она держится стойко. Будто за то время, что мы не виделись, прошла какую-то военную школу выживания, разом превратившись из абсолютно несамостоятельный барышни в сильную и независимую женщину.
Я любил свою жену и раньше. Срывался с работы, когда она в слезах просила приехать потому что пробила колесо на дороге. Или когда в ванной сорвало кран, а она даже не знала, где находится вентиль, чтобы перекрыть воду. Любил ее безумно. Но сейчас я ее обожаю. Сильную. Стойкую. Со стержнем. С каждой секундой я восхищаюсь ею все больше.
— Пойдем в палату. Тебе нужно отдохнуть, а я что-нибудь придумаю.
— Что ты придумаешь, Марк? — шелестит с сомнением. Будто и не было никогда времени, когда она считала, что я могу решить все ее проблемы. Будто я всю жизнь только и делал, что лажал.
И сейчас именно так мне и кажется. Пока практически несу на себе ослабевшее тело жены в палату, пока укладываю ее аккуратно на кровать, а затем брожу в поисках реанимации, вспоминаю все свои косяки и ошибки. И решаю, что надо, наконец, уже исправляться.