Развод. Ты предал нашу семью
Шрифт:
Меня сейчас вывернет на грудь Глеба курицей и чечевичным супом. Я сама не верю в то, что мне приходится говорить такие мерзкие вещи.
— Ладно. Предположим, что ты откупаешься деньгами, не чувствуешь угрызений совести и тебе действительно все равно на ребенка, — делаю паузу, что дождаться, когда приступ тошноты и омерзения затихнет, — но студенточка?
— Нин, — Глеб усмехается, — все имеет свою цену.
— И ты согласишься на пожизненный шантаж от малолетки? — вскидываю бровь. — Серьезно?
Молчит. Я тянусь к стакану с водой, а
— Знаешь, что я думаю?
— Что? — серьезно спрашивает Глеб.
Надо абстрагироваться от того, что он мой муж. Я должна сейчас посмотреть на него, как на родственника, друга и партнера, который облажался. И не жена с ним сейчас должна говорить.
Жена может кричать, крушить все вокруг, падать в обморок и рыдать, но все это безумие ни мне, ни моим детям не помогут.
— Я думаю, что у тебя, во-первых, не выйдет быть просто кошельком. Будь в тебе столько циничности и мерзости, то ты бы… наверное, решил бы вопрос со студенткой так же мерзко и жестоко. Сейчас этот ребенок лишь в животе, а когда родиться, ты будешь думать о нем, возвращаться мыслями к нему.
Делаю передышку и отставляю стакан. Тяжело быть разумным человеком, когда потерял опору под ногами. Я лечу в бездну, и в полете, вся переломанная и окровавленная, веду диалог с тем, кто толкнул меня с обрыва.
— Во-вторых, вестись на шантаж малолетки? Ты ведь человек бизнеса, Глеб, и должен понимать, что такой сценарий… — хмыкаю. — Провален? Не поэтому ли ты все вывалил на меня? М? Если бы был уверен, что заткнешь ее и получится дитятку скрыть, то ты бы промолчал.
— Я должен был быть честным с тобой.
— Это лишь красивые слова, — качаю головой. — Хотел бы быть честным, то тогда бы все и рассказал. В ту ночь.
— Да, должен был.
— И ты считаешь, что я должна жить в таких условиях с тобой? — щурюсь. — И ждать, когда рванет? — поддаюсь к нему. — И ведь рванет, Глеб. Я очень хочу, мой милый, сделать вид, что нет твоей студентки и не будет твоего ребенка, но жизнь… накажет. И накажет нас через наших детей. Ты это понимаешь?
Все он прекрасно понимает и в своем гениальном плане затолкать Цыбиной Надежде в глотку деньги он не уверен. И поэтому он все мне рассказал. Я ведь не раз, такая умная, мудрая и сдержанная направляла его, когда он был в недоумении и расстерянности.
— Нин, я в жопе.
— Мы в жопе, — с горькой усмешкой шепчу, — мы. Я, ты и наши дети тоже в жопе, Глеб. И самое отвратное, что я чувствую ответственность за то, чтобы хоть как-то тебе помочь. Ты ведь мой муж. Мы столько прошли вместе. И это должны. Но должны пройти иначе, чем ты представил в своих тупых мужских мозгах.
Я встаю и отхожу к окну. Выглядываю в сад, а там Аленка на качелях с книжкой качается. Притворяется, что учиться. С умным видом переворачивает страничку, поднимает взгляд и машет мне рукой.
Я с улыбкой поднимаю ладонь, а затем задергиваю штору. Разворачиваюсь к Глебу.
— Будет шантаж за шантажом. Если ты, конечно, не
Да, всем будет больно, но нельзя зашивать гнойную рану.
— Нина, — Глеб поднимается на ноги. — Я не лгу, — голос звенит сталью. — У меня не было систематических измен. Один, мать твою, раз, и…
— Для начала, Глебушка, — говорю холодно и отстраненно, — я хочу встретиться с ней. Я хочу оценить ситуацию с двух сторон.
Глаза Глеба темнеют.
— Обещаю, — подплываю к нему, — в обморок не падать.
Глава 7. Спасибо тебе
— Чего ждешь от этой встречи? — Глеб смотрит на дорогу и постукивает пальцами по баранке руля.
— А ты?
Глеб медленно выдыхает.
— Знаешь, я хочу выпрыгнуть из машины на полном ходу, потом с криками бежать от тебя, — хмыкаю я. — А на встречу с твоей малолетней шалавой я еду, потому что я та, от которой она решила тебя отбить. Пусть посмотрит мне в глаза и расскажет, согласна ли она на твой план воспитывать ребенка одна. И мне, как аналитику, который каждый день работает с потоками информации, мало вводных данных, чтобы осознать происходящее.
— Я тебе все сказал.
— Что ты мне сказал? Что ты нажрался и отымел студентку? — цежу сквозь зубы. — Вот так просто она тебе подвернулась под руку? А, может, ты ее сразу приметил, выделил среди остальных…
— Выделил, — коротко отвечает Глеб. Молчит, а затем продолжает. — По ее старательности, активности, Нин, и целеустремленности. Она показалась мне перспективной девочкой.
— Как звучит, — смеюсь я. — Перспективная девочка.
— Ты же поняла о чем я.
— Останови машину, — шепчу я.
— Зачем?
— Останови.
Машина резко сворачивает на обочину перед пустырем, заросшим густым кустарником.
— Подожди меня в машине.
Выскакиваю на улицу под прохладный апрельский ветер. Делаю глубокий вдох и спускаюсь к кустам, которые вот-вот взворвуться зеленью. Поправляю берет на макушке и кричу.
Ненавижу! Ненавижу свою жизнь, в которой мне нельзя быть слабой испуганной женщиной. Нет. Я — кто угодно сейчас, но не женщина.
Вновь набираю полной грудью воздух и в моей глотке опять вибрирует острый гнев.
Кричу и кричу.
И лишь когда вместо криков и визга начинают выходит болезные сиплые стоны, я замолкаю. Смотрю на редкие облака над головой и оглядываюсь, почувствовав на спине тяжелый взор.
Глеб стоит на ветру, спрятав руки в карманы брюк и смотрит на меня. Высокий, широкоплечий и с прямой осанкой.
Любовь способна выдержать подобное испытание?
Нам же вечно твердят, что любовь — это та сила, которая помогает преодолеть все трудности и вызовы, которые подкидывает жизнь, но…