Разящая наповал Долорес
Шрифт:
Она улыбнулась, и зубы ее были словно бесценные жемчужины, и какого черта мы с ней делали в этом душном офисе, когда нам следовало плыть на каноэ по таинственной реке, я не мог объяснить.
— Пожалуйста, не стесняйтесь, — принялась она уговаривать меня. — К нам приходят сотни людей по той же самой причине, что и вы. Все они милые, симпатичные люди, но они одиноки и хотят познакомиться с другими одинокими людьми, однако не знают, как это сделать, поэтому обращаются к нам. Как вас зовут, извините, я не разобрала? Мистер Хупер?
— Хупер? — В одно мгновение куда-то исчез тропический рай.
— Крайне сожалею, мистер Уилер! — Ее нижняя губка слегка выпятилась, а шелковая блузка выразительно приподнялась, когда она глубоко вздохнула. — Вы сначала говорили слегка неразборчиво, мистер Уилер, но, надо признаться, быстро справились со своей нервозностью. — Ее голос по-прежнему звучал бодро, но сейчас в нем стали проскальзывать более сухие нотки. — Скажите, пожалуйста, чем мы можем вам помочь, мистер Уилер? Полагаю, что вы ищете милую девушку, возможно, с планами дальнейшей женитьбы, и мы с радостью поможем вам найти именно то, о чем вы мечтаете. У вас имеются какие-то особые вкусы в этом плане?
— Вы хотите сказать, что я должен сообщить размеры, как это делается, если ты заказываешь воскресный костюм? — заинтересовался я.
— Мы не гарантируем, что отыщем в точности девушку вашей мечты, мистер Уилер, — осторожно ответила она, — но, как правило, нам удается выполнить почти все пожелания.
Несколько секунд я обдумывал, что сказать, затем произнес:
— Девушка, которую я ищу, должна быть персиковой блондинкой. Не цвета меда, не соломы, не рыжеватая, именно персиковая. Я хочу, чтобы она выглядела экзотической, но одновременно простой, домашней. К Тому же она должна быть богата, уметь хорошо готовить и всегда носить нарядное белье.
Шерри Рэнд довольно долго смотрела на меня в каком-то оцепенении, потом ее лицо расплылось в улыбке, и она залилась веселым смехом:
— Вы уверены, что вы не Хупер, а?
Веселье есть веселье, но приходит время заняться делом, как сказал жених, когда ему пришлось отказаться от партии в скрэббл в первую брачную ночь.
— Я коп, — объяснил я виноватым тоном, — так что называйте меня не «мистером», а лейтенантом.
Она перестала смеяться и осторожно воззрилась на меня, очевидно пытаясь понять, не разыгрываю ли ее и на этот раз.
— Вы офицер полиции?
— Я понимаю, что это звучит довольно глупо, — признал я, — но все лучшие копы перебрались работать в Голливуд на телевидение, так что тут, в Наин-Сити, приходится обходиться копами второго сорта, вроде меня.
— Вы на самом деле лейтенант полиции?
— Мне даже дали значок!
Я положил его на стол перед ней, и она уставилась на него, как будто это была трехдолларовая купюра.
— Я не понимаю, лейтенант, — наконец пробормотала она, на ее лице сохранялось удивленное выражение. — Здесь у нас вполне законное учреждение, и у нас никогда раньше не бывало…
— Ну что же, в любом деле бывает первый раз, — произнес я успокоительно. — Я просто хочу навести справки о вашей бывшей клиентке Пэтти Келлер.
— Полагаю, вам лучше поговорить с мистером или миссис Аркрайт, — с сомнением в голосе произнесла она.
Я ждал, пока
Я послушно открыл дверь слева и вошел в маленький, но аккуратный офис. На этот раз на столе таки стояла ваза с увядшими гвоздиками. Впрочем, цветы были под стать всей обстановке: занавесям, ковру, картине — все это выгорело и поблекло. Мистер и миссис Аркрайт сидели за письменным столом, уподобляясь выцветшей фотографии в семейном альбоме; у меня возникло неприятное чувство, что хлопни любого из них хорошенько по плечу, все, что от него останется, — это облако пыли.
Мистер Аркрайт был маленьким круглолицым субъектом в очках без оправы и с жалкими остатками волос, осторожно зачесанными назад, чтобы максимально прикрыть лысину. Он был облачен в немного помятый серый костюм, который пару десятков лет назад, возможно, и считался верхом элегантности. Зато галстук из золотых, черных и красных полос сразу бросался в глаза, отчасти потому, что был затянут малюсеньким узелком на высоком, туго накрахмаленном воротничке, из-за которого шеи вообще не было видно.
— Доброе утро, лейтенант, — произнес он скрипучим голосом, который сразу наводил на мысль, что его очень давно не смазывали. — Мое имя Аркрайт, Джейкоб Аркрайт, а это моя супруга Сара.
Сара была очень высокой и тощей. Ее физиономия, казалось, состояла целиком из углов и впадин, а жидкие волосы были выкрашены в желтый цвет. Бесформенное черное платье висело на ее костлявой фигуре как чехол, неаккуратно натянутый на кресло с высокой спинкой. Глаза у нее были водянисто-голубыми и мутноватыми. Говорила она резким и каким-то ломким голосом, причем с таким выражением, будто привыкла выслушивать полуправду и не намеревалась терпеть никаких глупостей также и от офицера полиции.
— Садитесь, лейтенант. — Она указала на пыльное кресло. — Шерри сказала, что у вас имеются вопросы по поводу одной из наших клиенток.
Я уселся на выцветший кретон, слегка потертый по краям, и подумал, как человек может мечтать о человеческом тепле в подобной дыре. Сара Аркрайт с минуту внимательно смотрела на меня, затем уселась на прежнее место за столом. Ее супруг продолжал стоять подле нее, его правая рука опустилась на ее плечо в той самой позе, в которой они были запечатлены на фотографии альбомного формата, сделанной примерно в 1927 году.
— Пэтти Келлер, — сказал я. — Она была вашей клиенткой.
— Пэтти Келлер? — резким голосом повторила миссис Аркрайт. — Я ее не помню, а ты, Джейкоб?
— Я, мне кажется, да. — Он откашлялся, как бы извиняясь. — Молодая, крайне застенчивая девушка, которая хотела стать актрисой. Я искренне надеюсь, лейтенант, что с ней не случилось никаких неприятностей?
— Разве вы не читали об этом в газетах?
— Мы не читаем газеты! — огрызнулась Сара.
— Уже очень давно. — Джейкоб улыбнулся мне, а при наличии его слишком белых зубов это было несомненной ошибкой. — Уровень современной журналистики, лейтенант…