Разящий клинок
Шрифт:
Партизаны рубили, кололи и почти не стреляли, словно битва происходила в какой-то уж совсем невообразимой древности, когда надежда была лишь на меч да копье. Ну да копье, не казацкая или уланская пика, пикой-то управляться не каждому дано – тут и конь должен быть выезженный, справный, и всадники – умелые. Как казаки… Любо-дорого было смотреть, как эти храбрые парни орудуют пиками! Крутят их, словно шесты в у-шу, колют, бьют!
– Ура, братцы!
– Вот вам за спаленную Москву!
– За веру, царя и Отечество!
– Ура-а-а-а!
С первой линией охраны было покончено в пару минут. Видя такое дело, остальные
– Славная победа, господин полковник! Вот ведь, право же, славная! – словно ребенок, радовался корнет. Впрочем, он и был ребенок – пятнадцать лет… Однако же по тем временам – все же уже взрослый. Ратник. Воин. Гусар. И – лихой партизан, вот уж этого у Коленьки не отнимешь, недаром Денис Васильевич представил его к награде первым же, отправленным самому Кутузову рапортом. Что и говорить – гусар гусаров, партизан. Вот еще бы усы поскорей выросли…
С командованием была налажена постоянная двусторонняя связь, с коей доставили и рескрипт о присвоении Давыдову звания полковника, и благодарственное письмо от генерала Коновницына, дежурного генерала генерального штаба. В сием письме генерал благодарил партизан за проведенные ими действия, не только от себя лично, но и от имени главнокомандующего, Михаила Илларионовича Кутузова.
«Партия» лихого гусара быстро пополнялась людьми, в основном – бывшими пленниками, освобождаемыми во время рейдов – «поиска». Эти изможденные люди всей душой ненавидели врагов и стремились остаться в отряде. Давыдов не противился, правда вот, пришлось одеть напросившуюся «пехоту» в трофейные французские мундиры, правда, фуражки старались нацепить свои – уж если не армейские, то хотя бы какие-то статские картузы.
Утром пришла весть о еще одном обозе, большом и довольно хорошо охраняемом. Весть сию принес невзрачный парень в темно-зеленой охотничьей куртке – помещичий сын, недоросль, ополченец из отряда отставного капитана Бельского.
– Обоз, говоришь? – Денис Васильевич задумчиво раскуривал трубку. – Большой?
– Большой, господин полковник, – тряхнув белобрысою челкой, уверенно закивал ополченец. – Дюжины три фургонов! Идет к Москве. Значит – амуниция, боеприпасы, фураж и все такое.
– Соображаешь! – партизанский вождь одобрительно кивнул и выпустил из трубки густые клубы зеленого табачного дыма.
Покраснев от похвалы, недоросль гордо выпятил грудь и, спохватившись, поведал о «славной виктории» ополченцев:
– Фуражиров взяли, господин полковник! Вместе с возами. Они про тот обоз и поведали.
– Возы поведали? – пошутил Денис.
Парень растянул толстые губы в улыбке:
– Не, не возы. Фуражиры.
Упускать столь богатую добычу Давыдов, естественно, не собирался. Для быстрого натиска людей хватало, оставалось лишь одно – не медлить. Выстроив «партию», полковник кратко изложил задачу. Партизаны развеселились – порох с ружьями, продовольствие, фураж – худо ли? Тем более осень – теплая одежда бы не помешала, хотя бы французские шинели, крестьянских армяков на всех не хватало, тем более – на вновь прибывших.
– Мы ж тоже вам поможем, господин полковник! Вместе нападем, – сверкнув глазами, уверил недоросль – звали, его, кстати, Феденькой, и сей славный вьюнош приходился родным племянником командиру юхновского ополчения отставному капитану Бельскому.
Румяный поручик Дмитрий Бекетов, услыхав таковые слова, расхохотался:
– Уж с ополченцами-то нам никакой Бонапарт не страшен! Особенно – с господином Бельским.
Подгоняя своего конька серой «мышастой» масти, Феденька ехал в первых рядах и указывал дорогу.
– От юхновского тракта налево… Вот тут… Дальше все прямо – во-он до тех елок. А там уж увидим.
Узкая песчаная дорожка, взбираясь на пологий холм, скрывалась в ельнике, за которым открывалась лощина, полная красно-желтых кленов и усыпанных кроваво-алыми гроздьями рябин. Лощиной этой как раз и тянулась старая Смоленская дорога, ведущая к оставленной неприятелю Москве.
Над дорогой клубилась серовато-желтая пыль, поднятая копытами коней и колесами провиантских фургонов. Обоз!
Вытащив зрительную трубу, Давыдов приложил окуляр к правому глазу, с ходу насчитав около тридцати возов. Арьергард прикрывала пехота, впереди же, в авангарде, виднелись желтые гусарские мундиры…
– В желтом у нас кто? – скосил глаза полковник.
Поручик Бекетов подкрутил усы:
– Должно быть, гусары генерала Жакино. В составе армий Мюрата. Верно, подкрепление. Рубаки лихие! Впрочем, как и их славный маршал.
– Да, Мюрат – известный храбрец, – покивал Денис. – Истинный рыцарь.
– А в арьергарде – поляки, – навострил глаза юный корнет Коленька Розонтов.
Бекетов ухмыльнулся:
– С чего ты взял, что поляки, о, мой юный друг?
– Так по мундирам видно, – уверенно покивал корнет. – Темно-синее сукно, красные эполеты, угловатые кивера. Точно – поляки. Вислинский или Северный легион. Я их еще из-под Смоленска помню.
– Жолнежи, значит, – полковник холодно прищурился и посмотрел вдаль. – Эти тоже до последнего драться будут. Ладно! Что время зря терять? Вперед, братцы! Вперед.
Быстро спустившись с холма, партизанская армия растеклась по лощине, с ходу забирая обоз в клещи. Казаки и подоспевшая пехота атаковали арьергард, гусар же Денис бросил на французскую конницу в желтых мундирах. Грянули выстрелы, один за другим плыли над дорогой облачка порохового дыма.
Всадники помчались галопом. Ударил по лицам ветер. Разрядив на ходу пистолеты, Денис выхватил саблю – желтые гусары генерала Жакино уже оказались рядом, вот! Уже видны были их злые глаза, скалящиеся лошадиные морды… А вот и зазвенели сабли! Враги сшиблись, сошлись, завязалась лихая рубка.
Давыдов от плеча рубанул одного, другого… сам подставил клинок под удар. Кто-то совсем рядом выпалил из пистолета. Пуля просвистела над левым виском, кто-то вскрикнул… Бекетов? Корнет? Нет, те дрались отчаянно чуть в стороне.
Снова удар. Такой силы и ярости, что из клинков высеклись искры! Широкогрудый француз в желтом доломане орудовал саблей, словно профессиональный бретер – охотник до дуэлей. Впрочем, и Денис Васильевич был не лыком шит… Удар сыпался за ударом, в ушах звенело, будто на колокольне в благовест! Снова ударил выстрел. Ахнуло совсем рядом, противно чмокнула пуля, и полковник почувствовал, как падает, заваливаясь на бок, его боевой конь.