Разящий меч
Шрифт:
Канонада встревожила его. Пение шаманов, первый крик, приветствующий появление Шадуки, потом ликование при восходе Улмы Карзорм — все это были традиции орды. Но сейчас, когда в этот шум вплелись звуки пушечного салюта, он почувствовал беспокойство. Пушки — традиция скота, и ни к чему меркам пользоваться ими. Можно подумать, что их собственных голосов недостаточно, чтобы общаться с духами предков, и для этого нужны вещи, придуманные скотом.
Щитоносец Тамука с отвращением фыркнул и огляделся. Хулагар, щитоносец кар-карта Джубади, смотрел на него, согласно кивая.
— Созерцание
— Пойдем, а то начнут без нас, — сказал Хулагар и встал Его доспехи скрипнули, когда он поднимался и протягивал руку Тамуке. Оба носителя подняли щиты на правое плечо и остановились, прежде чем спускаться с холма.
— Как бы то ни было, но я всегда воспринимаю это как чудо, — промолвил Хулагар, глядя на две луны в небе, которые освещали степь с бесчисленными огнями и город скота Карфаген.
Костры горели до самого горизонта. Когда-то давно он впервые поднялся на холм, чтобы увидеть свой лагерь с высоты, как его увидели бы духи предков. И его сердце наполнила гордость за силу и мощь мерков.
— Надеюсь, отцы наших отцов смотрят сейчас вниз и радуются, что орда вновь встречает весну, чтобы отправиться по своему великому пути, — прошептал Хулагар.
— Конечно смотрят, — рассеянно отозвался Тамука Хулагар взглянул на него и улыбнулся. Его клыки блеснули в свете луны.
— Не подобает двум щитоносцам Клана Золотой крови опаздывать. — Он положил руку на плечо Тамуки, и они пошли вниз.
С каждым шагом все сильней становился запах свежей травы и цветов, он разливался в прохладном ночном воздухе. В лунном свете ковер из белых весенних первоцветов казался красным.
Запах напомнил о том, что орда, пережив зиму, вновь отправляется в путь. Лошади уже ожеребились, юрты поднимут на специальные телеги, и пока орда будет медленно двигаться на восток, воины займутся охотой или, отклоняясь от проторенного пути, свернут на север или на юг — к тугарам или бантагам, против кого в этом году будет вестись война.
Воины стихли, и вновь зазвучала песня шаманов и крики радости в предвкушении пира. Слышались и другие голоса — вопли скота, доносившиеся от каждого круга юрт. Почти пятьдесят тысяч будут принесены в жертву на этот раз.
Он стоял перед большой юртой кар-карта. Золотая ткань была освещена сотней факелов, внутри было светло, как днем, и раздавались взрывы веселого смеха. Полог над входом был приподнят, шесты, поддерживающие стены юрты, украшены золотом и драгоценными камнями, которые сверкали, как звезды. Юрту окружала личная гвардия кар-карта, отборные воины элитного умена Вушка Хуш. Их доспехи отливали серебром, за спиной виднелись луки. Охранники держали перед собой обнаженные мечи, уперев их острием в землю.
Они прошли мимо стражей, которые их внимательно осмотрели, но ни о чем не спросили. У первой сотни, которой выпала честь быть личными охранниками кар-карта, были вырваны языки, так как они присутствовали даже на самых секретных переговорах, охраняя своего владыку.
Вход в юрту освещали два высоких факела, воткнутых в землю. Остановившись на мгновение, Тамука поклонился сначала на запад, потом на три другие стороны, после чего прошел между факелами в юрту.
— А я уже думал, что нам придется вас ждать.
— Польщен таким вниманием, — сказал Хулагар, низко кланяясь в сторону помоста, на котором восседал Джубади. Слева от него расположился кар-карт тугар Музта, а справа — наследник Джубади Вука.
— Присоединяйтесь, — приказал Джубади. — Оба. Тамука ничем не показал своего удовлетворения — проявлять эмоции считалось признаком дурного тона. К тому же он видел, что вожди кланов глядят на него с завистью и некоторым страхом. Его речь на встрече трех кар-картов позволила им прийти к согласию с бантагами, и между двумя ордами после десятилетней изнурительной войны установился мир. Теперь у обоих народов было время передохнуть и приготовиться к грядущей войне со скотом.
Тамука вступил на помост и направился к круглому столу, за которым сидели Джубади, Музта и Вука. Хулагар устроился слева от Джубади, опустившись к его ногам. Тамука, подумав секунду, уселся рядом с Вукой — зан-картом, которому он присягнул помогать и защищать хотя бы и ценой собственной жизни.
— Я сам выбрал пищу, — сказал Вука, улыбнувшись своему щитоносцу, и тот улыбнулся в ответ.
— Значит, мы хорошо поедим, — дипломатично ответил он.
С того самого дня, как они потерпели поражение от скота под городом Суздалем, он был рядом с Вукой, выполняя его приказы. Но это вовсе не означало, что ему нравится наследник кар-карта, больше того, это не означало и того, что он уважает его и почитает, как это приличествует его положению. В глубине души Тамука был уверен, что именно Вука убил своего брата, который должен был стать наследником Джубади, и тем самым сумел избежать заслуженной смерти.
Если бы не Вука, они бы захватили другой город скота — Рим. Но даже и без этого Тамуке было совершенно ясно, что зан-карт не подходит на роль вождя орды. Его поведение колебалось от сумасшедшей дерзости во время атаки до таких поступков, которые иначе как трусостью и назвать было нельзя. Но Джубади пока отказывался признать это, принимая безрассудство за отвагу, а лживость за хитрость и ум, необходимые кар-карту. Джубади не понимал, что его прямой наследник, единственный законнорожденный сын, которого были готовы принять кланы, виновен в братоубийстве, хотя слухи ползли по всем юртам. Хулагар как щитоносец кар-карта попытался заговорить об этом с Джубади, но чуть было не лишился жизни. Если бы не традиционное почитание щитоносца и не его неприкосновенность, он остался бы без головы, даже не договорив до конца.
Раздался жуткий вопль, и, подняв голову, Тамука увидел, что в юрту ввели человека, приготовленного для пиршественного стола. Его тащили два немых стража, а позади шел сарг-карт — старший шаман. Пленник оказался хорошо сложенным мужчиной с загорелой до черноты кожей, как у большинства карфагенян. Он визжал от ужаса, как это всегда делает скот, и Тамука недовольно поморщился, хотя многие вожди кланов громко рассмеялись. Слуги привязали пленника к столу и закрепили его голову в специальном зажиме. Мужчина дергался и вырывался, но напрасно. Стол был устроен так, что наверху оставалась только голова.