Разыскания о начале Руси (Вместо введения в русскую историю)
Шрифт:
Тенденциозность копенгагенского профессора бросается в глаза с первой же страницы, где он заявляет, что "политическое и численное преобладание славянского элемента над другими народами Восточной Европы есть результат сравнительно недавних времен; тогда как основание Русского государства совсем не дело этого племени".
Немецкий издатель этих лекций в предисловии торжественно заявляет о каких-то "самостоятельных исследованиях" автора по данному вопросу. Читаете и удивляетесь такому смелому заявлению. Не только никаких самостоятельных исследований тут не находим, но автору даже совсем не известны последняя постановка вопроса и аргументы, опровергающие норманнскую теорию; хотя он, очевидно, что-то слышал о том и, по поводу исследований Гедеонова, не упускает случая пройтись на счет "произвольных фантазий" (17). Это не только не самостоятельные исследования, а, напротив, самое поверхностное повторение мнений и доводов известных норманистов, преимущественно А. А. Куника. Там, где автор пытается представить какие-либо соображения от себя, он обнаруживает только свое невежество. Например, он вздумал поправлять известия Ибн-Дасты; говорит, что Русь жила тогда не на каком-то нездоровом острове, а в Киеве (28). Как будто она только и существовала тогда в одном Киеве! Известия Ибн-Фадлана, более всего не подходящие под норманнскую теорию, Томсен
В своей отсталости Томсен повторяет даже такие доказательства г. Куника, от которых сей последний уже отказался; например, Севельских руссов Аль Катиба (54). Скандинавский ученый также не нашел никакой Руси в Скандинавии. Как же он устраняет это затруднение? Видите ли, древние Руссы не называли себя Русью на своем родном языке; а так их называли на Востоке; аналогией тому будто бы служит название немцев Германами (96). Большего невежества по отношению к Древней Руси и к приведенной аналогии, мне кажется, трудно и представить себе! Русский народ сам и не называл себя иначе как Русью или Росью, о чем, кроме Льва Диакона, ясно свидетельствуют договоры Олега и Игоря; а немцы, наоборот, сами себя не называли Германами и до сих не называют. Аналогию с Русью представляют только названия вроде Франции. Как русское племя, покорив родственные славянские и чуждые финские племена, постепенно в течение веков распространило имя Руси или Роси на большую часть Восточной Европы, так и франкское племя, покорив родственные немецкие племена (бургундов, готов) и неродственное кельтическое население Галлии, постепенно в течение нескольких столетий распространило имя Франции на всю Галлию. Изложенные на следующих страницах догадки автора, старающиеся объяснить отсутствие Руси в самой Скандинавии, сводятся к тому, что имя Русь произошло от финского Ротси, которым финны называли шведов, и что это имя славяне дали пришедшим скандинавам, заимствуя его от финнов, и т. п. Все подобные догадки обнаруживают только крайнюю наивность их автора в сфере историко-этнографических вопросов. А главное, догадки эти совершенно не нужны, потому что Русь распространяла свое господство не с севера, а с юга. Известно, что имя ее как народа встречается уже у классических писателей I века; это - Роксалане или Россалане, которых норманнская школа всеми способами, но тщетно, пытается изгнать из истории.
Если г. Томсен слаб собственно в исторической критике, то от него, как филолога-специалиста и притом природного скандинава, можно было бы ожидать каких-либо научных подтверждений для норманнской системы, именно со стороны филологии; например, более удовлетворительного объяснения русских названий порогов и личных имен, т. е. объяснения из скандинавских языков. Ничуть не бывало. Филология его представляет все те же этимологические натяжки, которые сочинены петербургскими академиками. А то, что г. Томсен присовокупляет от себя, ниже всякой критики. Например, слово Айфар, соответствующее славянскому названию Неясыть и означающее, по Константину Багрянородному, пеликана, совсем не существует в скандинавских языках, да и пеликанов там нет; поэтому автор предлагает превратить его в Eiforr, что значит "всегда стремящийся". Но в таком случае что же станется с текстом Константина, по которому Айфар означает пеликана? Геландри, по новому объяснению г. Томсена, значит не что иное, как "смеющийся". (Смеющийся порог!) Далее вместо Струвун он придумал Струкун, чтобы получить из него "маленький порог" на старошведском языке (68-72). Относительно личных имен все та же система превращения их в скандинавские, на основании разных подобий, например Олега в Гельги, Берна в Бьерна, Рогволода в Рагнвальда, Ингивлада в Ингивальда, Свирька в Сверкира, Шибрида в Зигфрида и пр. Те же имена, для которых не находится скандинавских подобий, автор считает до того испорченными, что их трудно определить; в их числе упомянуты и такие, которые, напротив, отчетливее других сохранились в рукописях, каковы Ятвяг, Бойко, Синько, Борич.
Относительно последнего имени, т. е. Борич, замечу, что оно служит одним из многих примеров того искажения, которому подвергался первоначальный текст летописи у позднейших сводчиков и писателей. Мы можем теперь восстановить истину, благодаря фотографическому изданию списков Лаврентьевского и Ипатьевского. В Лаврентьевском в конце Игоревых послов, заключивших договор, стоит синко борич; а в Ипатском исинько-бирич. (Так же в списках Радивиловском и Моск. Духов. Академии.) Любопытно, что редакция нового издания Ипатской летописи, 1871 года, напечатавшая ее список с началом (которого в прежнем издании недоставало) последние слова прочла и напечатала так: Исинько Бирич. Таким образом, по Лаврентьевскому выходило два имени: одно Синко, другое Борич; по Ипатскому тоже два, но несколько отличные: одно Исинько, другое Бирич. А между тем Ипатский список и однородные с ним раскрывают истину. Тут оказывается только одно собственное имя; другое же слово есть звание того же лица; понятно, что перед этим именем как перед последним поставлена частица и, т. е. получается: и Синько бирич. Этот Синько не только носит совершенно славянскую уменьшительную кличку, но и является княжим "биричем", входившим в состав посольства. Надеюсь, что сие древнеславянское название герольда или глашатая никоим образом не гармонирует с якобы норманнскими именами послов; так же, как совершенно не соответствует этой норманизации их клятва Перуном и Волосом, - о чем г. Томсен, очевидно, не знает, что сказать.
Кстати, к прежним своим соображениям относительно личных имен прибавлю несколько новых. Один из послов Грим как будто непременно должен быть немцем или норманном; а между тем по-малорусски гром и доселе произносится грим, что совершенно соответствует выражению гримдют сабли в Слове о П. Игореве (как уже было указано мною прежде). Далее у чехов и лужицких сербов тоже произносится гримати вместо нашего греметь. Затем в числе древних славяно-русских имен встречается Гримислава; так, по Длугошу, называлась Русская княжна, вышедшая замуж за Лешка Белого в XIII веке; вероятно, было и мужское имя Гримислав. В XIV веке встречаются имена Гримко и Гримало (см. у Белевского, Monum. II). Отсюда понятно потом существование славяно-польской фамилии Гримайлов или Гржималов. Возьмем тоже Прастена, посла Турдова. Прастен до того славянское слово, что только предвзятая теория может превращать его в Frustain и т. п. (142). А что Турд было туземное, не пришлое из Скандинавии имя, подтверждает существование таких названий в Суздальском крае, как Турдан, городище на р. Колокше, село Турдиево и Турдиевы враги (овраги) в Костромской губернии (гр. Уварова о Мери в Трудах первого Археологич. съезда 673 и 683 стр.). Или возьмем Гунара; имя Гудя не только существовало в старину у малороссов, а также у сербов и болгар; но гуня доселе означает род кафтана в Пермской губернии и Западной Сибири (см. "Юго-западную часть Томской губернии" Потанина II т. 571 стр. в Этногр. Сборн." VI и "Пермскую губ." Мозеля). Не продолжаю набравшихся у меня еще разных мелких заметок по этой части, надеюсь, сказанного достаточно, чтобы видеть всю поверхностность, всю предвзятость отношения норманнской школы к данному вопросу. Русь вместе с крещением приняла греческие имена, и только небольшая часть прежних языческих имен продолжала после того обращаться в народе. Тем не менее значительное количество имен Олегова и Игорева договоров всетаки встречается потом в Древней Руси, в летописях и других памятниках. Мы имеем полное право заключать, что эти договоры счастливым случаем сохранили нам целый сборник славяно-русских имен языческой эпохи.
Надеюсь также, что приведенных указаний достаточно, чтобы дать настоящую цену хвастливому заявлению немецкого издателя, будто брошюрка г. Томсена представляет, так сказать, последнее слово науки по варяго-русскому вопросу. А между тем наши отечественные норманисты весьма ей обрадовались, и одно периодическое издание, специально посвященное критике, поспешило усмотреть в ней какие-то новые подтверждения пресловутой теории. ("Критическое Обозрение". М. 1879. No 20. Изд. В. Миллера и М. Ковалевского.) Вот что значит явное пристрастие!
Обращаясь к тому положению, которое я выставил краеугольным камнем, исходною точкою отправления в своей борьбе с норманнизмом, т. е. к первоначальному тексту летописи и к смешению Руси с варягами в позднейших ее списках, нельзя не удивляться, что мои противники совершенно обходят молчанием это положение и представленные мною доказательства и ограничиваются голословными фразами о правдивости Нестора вообще. (Заметьте при этом также их упрямство по отношению к имени летописца. Не существует никаких серьезных доказательств, что Повесть временных лет написал Нестор. Мало того, игумен Сильвестр сам ясно говорит в ней, что он написал сей летописец. Так нет, он, видите ли, не написал, а только переписал летопись Нестерову.) Я же с своей стороны все более и более убеждаюсь в помянутом положении. Между прочим льщу себя надеждою, что мне посчастливилось напасть на самый ключ к этому позднейшему недоразумению.
Никто доселе не обратил внимания на то, что в некоторых списках начальной летописи, по поводу посольства за море к варяжским князьям, сказано: "Реша (Варягом) Русь, Чудь, Словене, Кривичи и Весь: земля наша велика" и пр. Так значится, например, в списках Ипатском, Троицком, Переяславском. Между тем в других, напр, в Лаврентьевском, стоит: "Реша Руси, Чюдь, Словене, Кривичи" и т. д. Мы не сомневаемся, что в первых списках в этом случае сохранился остаток первоначальной редакции, где Русь является в числе народов, отправивших послов за море к варягам. Следовательно, не одни летописные своды Западнорусские (судя по польским историкам, которые ими пользовались) и Новгородские (судя по летописцу Никифора и по отрывку Иакимовской летописи) сохраняли первоначальную редакцию; но следы ее находим и в северо-восточной России. Это столь, повидимому, ничтожное изменение первоначального Русь в Руси повело к важному недоразумению. Стоило только какому-либо переписчику или сводчику, не разобрав подлинника, поставить "послаша (или реша) к Варягом Руси, Чюдь, Словене" и пр., вместо "к Варягом Русь, Чюдь, Словене", как мало-помалу явилась целая группа таких искаженных списков; а кто-либо из дальнейших северо-восточных списателей и сводчиков, приняв эту ошибку за истину, и, смешивая Русь с Варягами, постарался еще подкрепить ее некоторыми голосами вроде: "сице бо звахуть ты Варягы Русь, яко се друзии зовутся Свее, друзии же Урмани, Англяне" и пр. И вот таким образом в Суздальских и позднейших северных сводах появилась смешанная в одно, небывалая народность Варяго-Руссов. Но любопытно, что в некоторых местах северо-восточных летописных сводов все-таки остались следы первоначального текста, резко противоречащие этой позднейшей редакции. Например: "Поляне яже ныне зовомая Русь", а "Словенеск язык и Рускый одно есть", и пр. Точно так же сохранившиеся тексты договоров Олега и Игоря говорят только о Руси и никаких варяго-руссов не знают.
Кто пристально занимался разными списками наших летописей, тот знает, как часто встречаются разногласия в их текстах. Вы не найдете и двух списков буквально во всем сходных. Явное доказательство, как сильно местами попорчен, искажен первоначальный текст под пером сводчиков и переписчиков! Я мог бы привести многие примеры разногласий и искажений, которые совершенно затемняют или извращают смысл и могут быть исправляемы только при тщательном сличении списков. Чтобы недалеко ходить, укажу на ту же самую фразу о речи послов варягам. По некоторым спискам, за море посылали послов Русь, Чюдь, Словене (новгородцы), Кривичи и Весь; а в других Весь превратилась во вся или во вси, и сообразно с тем получился различный смысл. По одним это вси как бы относится к предыдущему слову "Кривичи", т. е. "все Кривичи". По другим это вся отошло к следующему слову "земля", и вышло так: "вся земля наша велика и обильна". Подобным же образом, повторяю, кем-либо не разобранная именительная форма Русь и ошибкою списанная в дательной форме Руси отнесена потом к предыдущему слову (стоявшему или подразумеваемому) "Варягом", и получилось понятие о послах, отправленных за море к Руси или "к Варягом к Руси". А затем пошло уже, почти систематическое, нелепое смешение двух разных народов в один. Но в этом смешении, как я сказал, участвовали далеко не все группы летописных списков; древние Западнорусские и Новгородские списки по всем признакам остались более или менее близки к первоначальной редакции.
Ввиду многих и добросовестных исследований, посвященных Русской летописи, можно бы удивляться тому, что доселе не был восстановлен ее первоначальный текст в таком важном пункте. Но, пока норманизм господствовал в нашей историографии, никому и в голову не приходило подвергнуть критическому анализу помянутые разногласия списков и рассмотреть их в связи с отношениями варягов к Русской истории.
Итак, повторяю, легенда о призвании варягов имела первоначально династический характер, т. е. выводила Киевский княжеский род из-за моря от Варяжских князей; но отнюдь не представляла все Русское племя чуждым, неславянским, пришлым из-за моря. Раз установив это положение, мы уже собственно не имеем большой надобности опровергать самую легенду. Если Русь была туземное племя, известное у более древних писателей под именем Роксалан, то ей не было нужды призывать к себе чужих князей, так как у нее издревле были свои собственные. О Роксаланских князьях упоминают источники еще I и II века по Р. X.