Разыскания в области русской литературы ХХ века. От fin de si?cle до Вознесенского. Том 1: Время символизма
Шрифт:
Я вам не навязываю ни своих теорий, ни своих выводов. Вы только попробуйте взглянуть более объективно, более свободно от личных ваших вкусов, на которые никто не посягает, – да и зачем вам оправдывать их мыслями? – и вы увидите, что дела мира еще не так просто определились.
Если абсолютная женщина «низшее существо» (а есть ли, много ли абсолютных женщин?), если в «женском начале» нет творчества, – то зачем это женское начало? Уничтожить его, и дело в шляпе. Но, Валичка, я не знаю, зачем оно, а только знаю, что в нем своя, неизъяснимая, божественная прелесть, и знаю еще, что без него нет пола да и нет мира, ибо нет полюсов, антиномий, которые и суть жизнь мира, и даже все творчество в нем. Может быть, захотите вы тогда уничтожить лишь женщин, оставив женское начало в мужчинах? Но этим вы оскорбляете всю плоть мира вообще, не давая ей участия в жизни духа с его антиномиями и полярностями, не позволяете им тоже воплощаться, тоже искать своей последней гармонии. Дайте миру быть во всех его переливах и недоконченностях, не однородным
374
См. письмо 17, примеч. 7. Здесь, однако, сделан выпад не только в адрес Чулкова, но и не названного по имени Вячеслава Иванова, предисловие которого к книге Чулкова называлось «Идея неприятия мира и мистический анархизм».
Видите, Валичка, ничего бы я вам не писала, если бы вы были действительно
…без радости – и без страдания…а вот пишу, значит, верю, что вы не такой, как в моем «Грехе». Но и грех – правда; только он – схема, т.е. то, чего реально не было, нет и не должно быть.
Может быть, впрочем, вы не любите «ясные очи». В них – риск: вдруг увидишь такое, что в себе не понравится, а изменить не сможешь. Оправданья же при «ясных очах» нет. И лишишься без него легкой радости ради бесцельных страданий. Это, конечно, не расчет. Я сама это отлично понимаю. Но что касается меня лично – тут я ничего не могу сделать. Люблю органически ясность взора, чего бы это мне ни стоило, хотя бы потери самого себя.
Вы отлично нарисовали портрет Ауслендера. Я так живо его себе представила, что потеряла всякую возможность ему писать. Нет уж, Валичка, лучше вы пока воспитывайте эту молодежь, вас ведь давно влекла педагогическая деятельность, а я не буду. Ко всякому воспитанию надо относиться серьезно. А я слишком смешлива, я чересчур чувствительна к комическим чертам, до слабости. Я бы над этими вашими юношами прежде всего стала так хохотать, что ничего, кроме глупого, из наших отношений бы не вышло – к обоюдному неудовольствию. Я все признаю: и серьезность искусства, и даровитость, и молодые творческие силы, и всяческие искания, а вот отсюда вижу, как смущал бы меня бес хохота над «изнеженным» Ауслендером и его гомосексуальными аспирациями, – и пусть это грубо и неблагодарно, сама знаю, – а вот хохочу 375 . И над Кузьминым бы стала хохотать при всем искреннем признании его таланта. О Гофмане, которого немножко знаю, и говорить нечего 376 . А какой уж воспитатель – смех! Нет, я для вашей молодежи не гожусь. Меня она не переделает – я уж стара для вольтов, а я ее сейчас динамической не признаю. Да и нет у меня исключительного влечения к юности, как у вас. Мне подавай равных, я, вон, и на вас сержусь, когда вы меня заставляете какие-то заржавленные вопросы поднимать и повторять четыре правила арифметики. Пусть поучатся у вас, пройдут ваш опыт (чем скорее, тем лучше) – и уж потом либо поборемся, либо поучимся друг у друга. А пока им еще нежно и на диванах валяться – что я могу?
375
Обсуждение вопроса о сексуальной ориентации Ауслендера см.: Богомолов Николай. Итальянские письма Нины Петровской // Archivio italo-russo. Trento, 1997. P. 124 (или: Валерий Брюсов – Нина Петровская. Переписка. М., 2004. С. 238 и др.); Из переписки Нины Петровской / Публ. Р.Л. Щербакова и Е.А. Муравьевой // Минувшее. [Т.] 14. М.; СПб., 1993. С. 384; Богомолов Н.А. От Пушкина до Кибирова: Статьи о русской литературе, преимущественно о поэзии. М., 2004. С. 521–522.
376
Речь идет о Модесте Людвиговиче Гофмане (1887–1959) – тогда начинающем литераторе, входившем в круг близких знакомых Вяч. Иванова, авторе брошюры «Соборный индивидуализм», впоследствии известном литературоведе. Впрочем, не исключено, что Гиппиус путает его с поэтом В.В. Гофманом.
Я как будто выздоровела. Боюсь себя сглазить. Видела Бакста, которого достаточно ругала и который внезапно умчался в Берлин. Совершенно неожиданно приехал к нам Боря Бугаев 378 . Вы, кажется, его средне любите? Скажите Ауслендеру, что насчет безграмотности это не я утверждаю, да и бездарности я не утверждаю, отнюдь! А точно: мне эта вещь показалась очень старой, очень обыкновенной, стиля же нет вовсе. Уму А-ра верю по вашей рекомендации – и только. Ну, простите, Валичка, ежели я опять что-ниб<удь> не так написала, но я была оч<ень> искренна, а «обмен мнениями» тем и дорог. Пишу вам с удовольствием, ибо многое выясняю кстати и себе из того, что мне скоро придется писать и о чем часто думаю. Считаю, что если выражаюсь для вас непонятно, – значит, скверно выражаюсь. Учусь.
377
Неточная цитата из стихотворения Гиппиус «Водоскат» (1905). В тексте первая строка выглядит: «Ты с бедной человеческою нежностью».
378
Андрей Белый приехал в Париж 1 декабря 1906 г. и провел там три месяца.
Посылаю вам много нежностей и прощаюсь – с надеждой на ответ.
Валичка, милый мой, ну что это, что вы «взаправду» обиделись? Просто не ожидала и стыжусь. Особенно дико, что в П<е>т<е>рб<урге> вы не обижались на Д.С., а здесь, когда он был смиренно добродушен, в сущности, да и не мог быть иным (у нас иные условия житейские, которых вы не увидали) – здесь вы обиделись на «хозяина (?) дома»!!
Я, ей-Богу, все-таки не верю, хотя Дима и уверяет, что вы «серьезно».
Приходите к нам завтра вечером, в воскресенье. Приходите часов в 9, чтобы не мучаться с извощиками потом.
И будьте вы проще, милый Валичка. Вы же чувствуете, что у меня есть настоящий кусочек чего-то очень хорошего к вам; – в моей душе – к вам. Может быть, на всем свете такого именно (по качеству, не по количеству) ни у кого больше к вам и нет, и надо это ценить, как я ценю сама.
Итак, до завтра.
P.S. Баксту скажите (он еще остается?), чтобы он непременно как-нибудь зашел ко мне днем, часа в 4, 5. Спросите его, в какие дни он свободен. Скажите, что жену его 379 я ругать не буду, ибо никакого к тому основания не имею (в глаза ее никогда не видала), а его – непременно буду, всячески, и не могу иначе. Честно предупреждаю; чтоб если боится, то и не приходил бы.
379
Жена Л.С. Бакста – Любовь Павловна, урожд. Третьякова, по первому мужу Грищенко. Об их отношениях см.: Бенуа Александр. Мои воспоминания. Кн. 4-5. С. 438.
Дорогой Вальтер Федорович, думаю, что мы все уже не то что не должны, а просто не можем, если бы и хотели, покинуть Философова. Именно со вчерашнего дня он не только Вам, но и нам стал как родной, и чем больше он отталкивает нас, тем сильнее мы его любим, даже не жалеем, а именно любим. Но я почувствовал вчера, что Вы его любите особенно, потому что лучше всех нас знаете. Ежели кто может его спасти, то именно Вы, и он весь на Вашей ответственности. Мало того, мне кажется, что и он Вас любит, хотя сам этого пока не знает, но непременно когда-нибудь узнает. Вас, впрочем, трудно узнать, это я на себе испытал. Но Философов для этого достаточно внутренне тонок и чуток, несмотря на всю свою внешнюю (притворную иногда и даже неискусно притворную) грубость и глухоту.
Итак, вопроса быть не может – уйти ли Вам? Я почти уверен, что без Вас никогда не придет к нам Философов. Вы неизбежный путь его к нам. И мы все уже настолько любим его, что без него нельзя нам быть. И зрителем мы его допустить не можем. Какой он «оглашенный»! Какие мы «священники»! Или ничего нет, или мы все равны, и даже не равны, а самые последние (поздние) должны оказаться самыми первыми 380 . Это не «смирение», – а логика, математика.
Вот насчет Гиппиуса 381 и Бакста есть сомнения: если Философов уйдет, то почти наверное навсегда, ибо он действительно, как Вы сказали, «стар», и действительно страшно за него.
380
Перефразировка евангельского «Многие же будут первые последними, и последние первыми» (Мф. 19: 30).
381
Владимир Васильевич Гиппиус (1876–1941) – поэт и литературный критик, дальний родственник З.Н. Гиппиус. О его связях с Мережковскими в 1900–1901 гг. см.: Гиппиус Зинаида. Дневники: В 2 т. М., 1998. Т. 1. С. 91–92.
А Гиппиус, пожалуй, слишком молод и у него жесткость и кислота неспелых плодов, – просто ему, может быть, надо полежать. Если он уйдет, то почти наверное вернется, и тогда будет зрелый. Но, конечно, лучше бы и он не уходил, особенно теперь, для Философова. Бакст уже религиозный человек, как все евреи. Думаю, что он никогда окончательно не будет наш, но он может быть долгое время <?> очень полезен и дорог нам, даже стоя около нас, почти против нас. Но не мешает ли он Философову? Как бы их примирить.