Реабилитация души
Шрифт:
А теперь вернемся в духовный мир. Хочу просветлеть, ну так хочу, что прямо не могу. Чего боюсь при этом? Всего. Вот чем духовный мир отличается от социального. Боюсь, что не выдержу, здоровья не хватит, умру, заболею, сойду с ума, перестану быть адекватным, что после этого социум скажет: «Наша фирма просветленных на работу не берет». А сохранится ли мое Я?
Так мы дошли до противоречия в самих себе: жажда власти, славы, денег и жажда Бога, истины, Духа, чего-то идеального – всегда в противоречии. И как бы мы ни скрывали от самих себя, тем более от окружающих, мы люди, а значит, у нас есть жажда власти, жажда доминировать, она есть. Пусть в минимальном масштабе, но доминировать. Все живое стремится занимать определенную территорию – территориальный императив. Есть и жажда подчиняться.
Но трансформационные традиции считают (любые,
С другой стороны, в быту очень неудобно, особенно в семейных отношениях, в этой ячейке общества. Допустим, ты идешь по этому пути, а твоя половина не идет, она садится на тебя верхом, над ней же нет закона, ей можно властвовать, она и властвует. Или наоборот. Она идет, ты не идешь. Приходится творчески поработать и создать такую семейную ситуацию, в которой все будет на равных. Вот вам форма, вот вам содержание. Но если вы в логике единого осуществляетесь, то увидеть (а не сочинить) ситуацию, связанную с вашим намерением, желанием, и реализовать ее возможно. А если в логике одного, то шансы 50 на 50, что вы сочинили то, что приведет туда, куда нужно.Жизнь, если она твоя, а не отдана кому-то, имеет такие траектории, которые можно назвать путем, который куда-то приводит и кончается. И если вы хотите действительно пройти путь какой-нибудь традиции, то, во-первых, выясните, куда он ведет. Для этого нужен наставник, чтобы он честно сообщил, путь заканчивается там-то, скажем, в храме Багряного сердца. Храм Багряного сердца находится за тридевять земель, но все равно он есть, есть конец пути. А во-вторых, осознайте, что он закончится, иначе вы его никогда не пройдете. Вы бы ценили жизнь, если бы знали, что она никогда не закончится? Мы и так-то ее не очень ценим.
Частная жизнь
Ресурс культуры
Прежде всего мы живем в борьбе за ресурс, то есть это нижняя и очень суровая правда нашей с вами жизни – обладание ресурсом. Потому что личных ресурсов по рождению мы не знаем. Ресурс всегда принадлежит Мы, будь то мама с папой, учителя в школе или институте, социум в целом, все ресурсы: биологические, социально-психологические, информационные – все принадлежит социуму, Мы. И соответственно, Мы выставляет систему требований, ожиданий, соответствий – это то, что нами управляет. Человек же изо всех сил старается оправдывать ожидания, выполнять требования и соответствовать тому Мы, внутри которого получает ресурс. Какое это отношение имеет к культуре? Никакого. Потому что это ничего не рассказывает о нашей субъективности. Это рассказывает только об условиях нашей жизни в человеческом общежитии. И мы настолько этим заняты, настолько большинство (то есть 80 %) себя неважненько чувствует, что нужно было создать такую защитную мотивацию: роль второго могильщика в пьесе Гамлет – это главная роль, без него некому было бы всех убиенных похоронить. Ни Йорика, ни Лаэрта, ни самого Гамлета, в конце концов. Какое это отношение имеет к культуре? Никакого. Но это ужасно обидно, и давайте поэтому сведем культуру к культуре поведения.
Сделаем вид, что это не социальные конвенции: нами никто не управляет, никто не выдвигает нам никаких требований, никто ничего от нас не ждет, но тем не менее мы должны соответствовать – просто мы «культурные люди», мы «культурно» себя ведем. В том же стиле можно сказать: «Мы любим друг друга». Люблю, потому что страшно остаться одному, люблю, потому что жаль расстаться с собственностью. Это тоже любовь, но какое это отношение имеет к культуре? Никакого. Потому что в этом нет отношений. В этом есть требования, ожидания и соответствия, то есть управление.
Мы живем в общежитии, и этим общежитием управляют, и каждым из нас как членом общежития управляют. Этот факт, который мы игнорируем изо всех сил. И в результате мы пытаемся туда впихнуть еще и культуру. Если вся жизнь обусловлена внешними обстоятельствами, то при чем тут культура? То есть если бы папа не заказал Рафаэлю «Сикстинскую Мадонну», то никакого такого явления культуры под названием «Сикстинская Мадонна» не было бы? А то, что он сам рассказывал, что она вышла из тени и позировала ему, пока он рисовал, это галлюцинации от отравления свинцом. А Лаура, которую Петрарка видел всего несколько раз? Ему нужна была муза, он ее увидел и дальше рассказывает о себе, о том, что такое для него женщина в идеале, про идеальную любовь.
Здесь мы ловимся во второй раз: то, что не про нас, – это не культура. И если мы не можем эмоционально, субъективно, чувственно присоединиться к Петрарке – его нет для нас. Искусство еще не изменило ничего в этом мире, и нет у него такой задачи.
Культура – это рассказ о человеке внутреннем. И если мы не можем к этому присоединиться, этого нет. Культура – это то, к чему мы присоединяемся эмоционально, чувственно. В этом смысле, да, в культуре наше спасение: внутренний человек никому почти во внешнем мире не нужен. Но если он не нужен и нам самим, то чего ж тут горевать-то?
Значит, культура – это нечто такое, по отношению к чему должно быть наше активное эмоционально-чувственное присоединение. Если этого нет, то для нас этого нет. Будь то «Мадонна» Рафаэля, «Весна» Боттичелли, «Автопортрет» Серебряковой, поэзия Блока, пьесы Шекспира и т. д. Нет эмоционального присоединения – нет культуры.
Суть культуры в том, что она существует для каждого конкретного человека в конкретном его субъективном переживании. Нет переживания, она для него не существует. А товары под теми же именами существуют. И ими можно торговать. И при чем тут культура? Какая разница, торговать маслом, живописью, музыкой, поэзией, станками, компьютерами? Никакой. Это товар.
Поэтому существует «культурное обслуживание», то есть словом «культура» стали называть механизмы социальной регуляции поведения. Да еще уговаривать нас, что мы должны интериоризировать эти системы ожиданий, требований и соответствий. И что тогда? Гиперсоциализация со всеми вытекающими оттуда последствиями в виде проблем частной жизни?
Культура – это наш каждого персонально шанс познакомиться с собой, войти в себя, в свою субъективность. И тогда это не будет просто фразой: «Чело век – это вселенная. Умирает человек – умирает целая вселенная». Расскажите мне, пожалуйста, об этой вселенной. Ой, как?! В библиотеке человечества есть этот рассказ о человеке. И проблема не в том, чтобы медитировать или не медитировать, проблема в том, чтобы с самим собой начать жить тоже. Не только со всеми.
Тогда красивое и сложное, казалось бы, для восприятия слово «бытие» приобретает смысл: есть жизнь внешняя, внешний человек, а есть вселенная внутри и бытие, то есть жизнь себя самого, внутренняя жизнь.
Поэтому, с моей точки зрения, культурный человек – это человек, который все больше и больше узнает о себе внутреннем. И смею вас уверить, тогда вам все больше и больше открывается мир культуры, к которому вы можете присоединиться. Эмоционально присоединиться, то есть душой. Вздрогнет душа и отзовется на что-то, и это войдет в вашу субъективность и станет частью вашего внутреннего содержания. Это и есть любовь. Это и есть интимная жизнь вашей субъективности. В этой возможности любви человека и человечества сокровенный смысл культуры.
Частная жизнь в логике единого
Живем мы, как и прежде, как и десятки тысяч лет тому назад, по принципу «пошли, добыли что-нибудь и притащили к себе в пещеру». После этого начинается частная жизнь. Конечно, нас стараются запрограммировать, чтобы мы в пещеру не возвращались, а чтобы добывали, добывали, рубили уголек, устанавливали рекорды. Да и самим нам нечасто хочется назад в пещеру, потому что ну нет этой частной жизни, и не понимаем мы, что это такое, зачем оно. Но надо как-то размножаться, детей растить, во имя их чего-то делать, а то работать уже не хочется, а во имя детей надо.