Реакция Вассермана и Латыпова на мифы, легенды и другие шутки истории
Шрифт:
Конечно, были там и огорчения без откровенной политической окраски. Очень многие просто возмущались: «Ну что судьи в ней нашли? Ни кожи ни рожи, и вообще эти кукольные блондинки всем осточертели».
Понятно, о вкусах не спорят. Хотя лично мне мисс Россия, ставшая мисс Мира, показалась очень симпатичной. Но ясно, что мой вкус далеко не эталон. И ясно, что вообще нет на свете такой женщины, чтобы нравилась всем и сразу.
Помнится, когда я ещё был в институте, Москву посетила с дружественным визитом Джоконда. На выставке этой картины успели побывать очень многие, и далеко не все отозвались о ней восторженно. Помнится, когда в присутствии Фаины Георгиевны Раневской
Если бы отзывы сводились только к тому, что Сухинова кому-то не понравилась чисто внешне, я не обратил бы на них особого внимания. Беда именно в том, что очень многие восприняли эту победу как лишний повод огорчиться по поводу успехов России вообще. И огорчаются, как правило, не потому, что им так уж не нравится страна, а потому, что привыкли воспринимать любую победу России как успех государства и более конкретно — властного аппарата.
Насколько я могу судить, сам этот аппарат в целом мыслит более здраво. Ни президент, ни премьер, ни, например, главы палат парламента и администрации президента со всеми их многочисленными заместителями на моей памяти ни разу не пытались приписать лично себе победу, скажем, российской сборной на чемпионате мира по хоккею или успех Димы Билана на Евровидении. Ведь любой руководитель имеет долгий и печальный опыт разнообразных разочарований и довольно здраво представляет себе, что действительно может считаться его личной заслугой, а что происходит без его участия. Тогда как люди, далёкие от непосредственного управления, склонны приписывать этому управлению куда большее могущество, чем то, которым оно обладает в реальности.
Ну а дальше цепочка рассуждений очевидна: «Россия победила, правительство получит дополнительный повод хвастаться этой победой — стало быть, нам, противникам этого правительства, надо ставить эту победу под сомнение, чтобы не давать правительству лишней точки опоры». От этой цепочки рассуждений уже не далеко и до другой цепочки: «Правительство у нас плохое, значит, всё у нас вообще плохо, ничего хвалить нельзя, надо только ругать». Следующая цепочка очевидна: «Надо всё ругать, а если случайно у нас что-нибудь случится хорошее, значит, надо от этого хорошего поскорее избавляться».
Я с такой уверенностью называю все эти цепочки рассуждений потому, что в эпоху перестройки и первые постсоветские годы сам в немалой степени страдал ими. Я и тогда был либералом, и сейчас, на мой собственный взгляд, остаюсь либералом: очень высоко ценю свободу, очень рад всем её проявлениям, полагаю, что свобода сама по себе весьма полезна всем, кто в состоянии эффективно ею воспользоваться. Просто я не верю, что наше правительство занимается только тем, что подавляет свободу, не считаю, что свобода не достижима при нынешнем правительстве и требует его свержения, и не думаю, что свобода полезна сама по себе, в отрыве от умения ею пользоваться.
Поэтому я и вытащил лишний раз на свет рассуждения тех, кто считает свободу лекарством от всех бед и не видит в России ничего, кроме подавления свободы. И заранее предостерегаю вас, чтобы вы видели: подобные рассуждения далеко не исчерпывают всю возможную истину. Я, конечно, тоже не исчерпываю всей возможной истины, но по крайней мере, постараюсь, чтобы и впредь, заглядывая ко мне, вы не впадали в очень уж далёкое заблуждение.
Таков краткий очерк обширной картины. Ещё увидимся.
Нурали Латыпов
Исторические
Возлюби врага своего
Здесь речь пойдёт о бережном отношении к врагу. Этому учит история как древнейших, так и новейших времён.
Где-то полторы тысячи лет назад после двухмесячной персидской осады пала византийская пограничная крепость Амида в верховьях Тигра, прозванная Чёрной за стены, сложенные из тёмного базальта. Толщиной около трёх метров и высотой двенадцать, укреплённые восемью десятками башен, длиннее всех прочих фортификационных сооружений мира, кроме разве что Великой Китайской стены. Взять эти стены штурмом не удавалось никак и никому.
Город пал лишь после того, как осаждающие нашли плохо засыпанный подземный ход, а монахи, охранявшие внутренний его конец, заснули с перепою. Так — неудачно для византийцев — началась первая в шестом веке война. Но далеко не последняя.
Две величайшие державы тогдашнего мира более столетия разоряли огромные пространства Ближнего Востока и обескровливали друг друга. В конце концов, в первой половине седьмого века Восточная Римская империя одержала окончательную победу над Персией. Но победа Византии оказалась более чем пирровой. Падение Персии создало на громадных пространствах вакуум власти. В него ринулся с юга новый враг. Арабские кочевники, воодушевлённые новой религией — исламом, гнали ромеев вплоть до стен Константинополя.
Новое противостояние — с переменным успехом — растянулось на восемь веков. Завершили его уже не арабы, а исламизированные ими турки. Несколькими волнами они вливались в Малую Азию с Востока уже с середины одиннадцатого века. Их экспансия совпала с окончательным разрывом между двумя христианскими церквями Рима и Константинополя.
Византия перестала существовать в тысяча четыреста пятьдесят третьем. Но если бы не разгром Персии в своё время и неразрывно с ним связанное ослабление Византии — вряд ли исламский халифат смог бы так развернуться.
А если бы не взятие христианского Константинополя на копьё теми же крестоносцами с Запада, едва ли можно было ожидать от турок такого могущества на Востоке.
Упадок Византии привёл к вторжению турок в Европу и их четырёхвековому господству на Балканах. Столетия прошли в непрекращающихся войнах с Австрией, Польшей, затем — Россией. Восстания против турецкого засилья стоили сотни тысяч жизней грекам, албанцам, славянам, румынам и другим народам.
Так что даже злейшего врага иной раз приходится терпеть. Иначе освободившаяся политическая валентность может насытиться чем-нибудь несравненно более жестоким.
Ранее российским политикам был крайне неугоден Шеварднадзе, поскольку нам не нравились его половинчатость, его шашни с Америкой, да мало ли ещё что.
Но пока он возглавлял Грузию и выступал против нас, Россия автоматически оказывалась потенциальным благодетелем для любого его оппонента. И вот он, в том числе и усилиями России, ушёл — и кто хлынул в образовавшийся вакуум? На место умеренного и осторожного Шеварднадзе явился пассионарный радикал Саакашвили.
Вообще, как показывает опыт тех же греко-персидских войн, проблема заполнения политического вакуума зачастую жизненно важна. Поэтому иной раз врага не только можно, но и нужно пощадить. Не обязательно в надежде на то, что сам он если и не превратится в друга, то по крайней мере перестанет быть помехой (вчерашний враг может стать сегодняшним покупателем и завтрашним союзником). Но хотя бы до тех пор, пока не найдётся приемлемая замена.