Реальная угроза
Шрифт:
Нельзя допустить, чтобы команда самолёта сообщила о том, что видела большой вертолёт. С другой стороны, самолёт, пробитый пулями, явится не менее убедительным доказательством их пребывания здесь.
Тогда какого черта нам приказали убить двух несчастных охранников и улететь на вертолёте прямо с аэродрома, вместо того чтобы сделать это с заранее подготовленной эвакуационной площадки, подумал Рамирес.
Действительно, вдруг самолёт совершит посадку?
У него не было ответа на этот вопрос. Но, поскольку посадочная площадка не будет обозначена факелами, самолёт может не приземлиться.
Так скорее всего и произойдёт. Сумеет ли вертолёт сбить его? Что, если он попытается и потерпит неудачу? Что, если? . Что, если?.
Перед высадкой Рамирес пришёл к выводу, что операция блестяще спланирована, предусматривает все случайности. Может быть, так оно и было, но теперь планируемое пребывание прерывают, их эвакуируют, забирают, а план рушится. Какому идиоту пришло такое в голову?
Что происходит, черт побери? — в который раз подумал он. Солдаты надеются на него, считают, что он располагает информацией, имеет представление о целях операции, рассчитывают на его опыт командира, на его уверенность и твёрдость. А ему приходится притворяться, будто все и на самом деле так. Однако это, разумеется, ложь. По ходу операции он всего лишь понял, как мало о ней знает.
Рамирес привык, что его передвигают с места на место, словно шахматную фигуру, — такова участь младшего офицера. Но ведь сейчас ведутся настоящие боевые действия. Шутка ли — шесть мёртвых тел.
— «Кинжал», говорит «Ночной ястреб», — послышалось в наушнике его высокочастотной раций.
— «Ночной ястреб», это «Кинжал». Посадочная площадка на северном краю «Рено».
— Браво, «Эксрей».
Полковник Джоунс запрашивал, насколько безопасно совершать посадку. «Джулиет Зулу» было кодированным предупреждением, что они находятся в руках противника и эвакуация невозможна. «Чарли-Фокстрот» означало, что идёт бой, но их всё-таки можно спасти. «Лайма-Виски» — что все в порядке.
— «Лайма-Виски», конец.
— Повторите, «Кинжал», конец.
— «Лайма-Виски», конец.
— Понятно, принято. Заходим на посадку через три минуты.
— Приготовить пулемёты, — скомандовал Пи-Джи экипажу вертолёта. Сержант Циммер оставил свои приборы и занял место у пулемёта с правой стороны фюзеляжа. Он включил подачу электроэнергии к своему шестиствольному авиационному пулемёту. Новейшего образца пулемёт Гатлинга начал вращаться, готовый захватить патроны из загрузочного магазина с левой стороны турели.
— Правый готов к бою, — доложил он по системе внутренней связи — Левый готов к бою, — послышался голос сержанта Бина.
Оба пулемётчика смотрели вниз, стараясь с помощью очков ночного видения разглядеть среди деревьев признаки присутствия противника.
— Вижу мигающий огонь в направлении на десять часов, — сообщил Уиллис полковнику.
— Я тоже вижу. Боже, что здесь произошло?
По мере снижения «Сикорского» все отчётливее становились видны четыре трупа возле чего-то, что раньше было примитивным деревянным сараем...
— Похоже, все в порядке, Бак.
— Ясно, Пи-Джи. — Циммер оставил свой пулемёт и направился к кормовому люку. Сержант Бин мог в случае необходимости перебежать к пулемёту у противоположного борта, но в обязанности Циммера входило пересчитать всех, кто поднимается в вертолёт на последнем пункте эвакуации. Он старался по мере возможности не беспокоить сидящих солдат, но солдаты не обижались, когда его сапоги прошлись и задели несколько ног. Люди, как правило, с готовностью прощали тех, кто подбирал их с вражеской территории.
Чавез держал мигалку включённой до тех пор, пока вертолёт не опустился на площадку, затем побежал к своему отделению. Он увидел, что капитан Рамирес стоит у откидного трапа, пересчитывая своих солдат, вбегающих внутрь вертолёта.
Динг подождал своей очереди и почувствовал, как рука капитана хлопнула его по плечу.
— Десять! — услышал он, перепрыгивая через несколько распростёртых тел.
Потом, когда капитан Рамирес поднялся внутрь, послышался возглас: Одиннадцать! — и команда:
— Взлетаем!
Вертолёт тут же взмыл вверх. Чавез грохнулся на стальную палубу, где Вега подхватил его, смягчив падение. Рядом сидел Рамирес, затем он поднялся и прошёл в кабину пилотов.
— Что там произошло? — спросил Пи-Джи капитана.
Капитан лёгкой пехоты вкратце объяснил. Полковник Джоунс увеличил мощность турбин и постарался прижаться пониже — впрочем, он летел бы над самыми деревьями в любом случае. Полковник приказал Циммеру несколько минут оставаться у пулемёта на случай, если появится самолёт, но тот не появился. Бак снял питание со своего пулемёта, прошёл вперёд и занял место у приборной панели.
Через десять минут они «замочили ноги» и принялись искать самолёт-заправщик, чтобы получить топливо для возвращения в Панаму. В огромном трюме вертолёта пехотинцы пристегнулись к палубе и тут же уснули.
Это не относилось к Чавезу и Веге. Они сидели рядом с шестью трупами, распростёртыми у кормового люка. Даже для профессиональных солдат — один из которых убил двух из шестерых — зрелище было ужасным, хотя и не таким пугающим, как взрывы. Ни Чавез, ни Вега не видели до сих пор людей, сгоревших заживо, и даже для торговцев наркотиками, признали оба, такая смерть была страшной.
Вертолёт стало бросать, когда он вошёл в поток воздуха, отбрасываемый винтами самолёта-заправщика, но это скоро кончилось. Несколько минут спустя сержант Бин — Чавез думал о нём, как о маленьком сержанте, — подошёл к ним, осторожно переступил через ноги и тела спящих, пристегнул свой ремень безопасности к скобе на палубе, затем произнёс что-то в микрофон внутренней связи. Кивнув, он подошёл к заднему люку, подал знак Чавезу, чтобы тот держал его сзади за пояс, и начал сталкивать трупы из вертолёта. Это казалось жестоким и бессердечным, но, с другой стороны, подумал сержант, контрабандистам теперь всё равно. Он не стал смотреть, как трупы падают в воду, а сел на палубу и тоже задремал.