Реальность неведомого

Прийма Алексей К.

Он подошел почти вплотную и вдруг опять вскинул левую руку вверх, к собственному лбу. Запустил ладонь в свою густую рыжеватую шевелюру, несильно дернул ее. Шевелюра легко отделилась от головы. Она оказалась париком.

Под париком обнаружилась гладкая, как бильярдный шар, без единого волоска лысина.

То, что я узрел на лысине… Я сперва не поверил своим глазам.

В хаотическом беспорядке по желтому гладкому полушарию были разбросаны металлические рожки высотою примерно пять сантиметров каждый. Их было на голове не меньше десятка. Круглые, толстенькие, они смахивали на гильзы от патронов для крупнокалиберного пистолета.

– Что это у вас такое? – полюбопытствовал я, во все глаза разглядывая рожки.

– Биостабилизаторы, – сообщил мужчина и легонько постучал согнутым пальцем по гильзе от патрона, торчавшей на голове слегка наискось над правым виском.

– Био… что?

Мужчина лучезарно улыбнулся и принялся обмахивать свое лицо париком, точно веером.

– Важнейший элемент устройства колпака высшей защиты, – пояснил он.

– Эти рожки?

– Да.

– Элемент колпака?

– Да.

– Высшей защиты?

– Ну разумеется.

– Нет. Не понимаю… О каком колпаке толкуете вы?

– Да вот об этом, – небрежно бросил мужчина в ответ и похлопал себя ладонью правой руки по ляжкам, по животу и в заключение по груди.

Он продолжал усиленно обмахиваться париком.

– Сегодня – очень жаркий день, не правда ли?… Впрочем, это не относится к делу. Давайте приступим к работе. Время не терпит.

– Подождите. Прекратите трепать языком. Я – сотрудник Комитета…

– Ну и что? – перебил меня мужчина. – Это тоже не относится к делу. Сейчас вы подпишете контракт. Я намерен немедленно купить у вас ваше тело.

– Повторяю, я – сотрудник…

– Оно мне куда нужнее, чем вам. Смею вас заверить, я не постою за ценой! Цена покажется вам весьма и весьма заманчивой, когда вы узнаете, что конкретно будет предложено вам в обмен на тело.

Слушая весь этот бред, я взял себя в руки немалым усилием воли. Ситуация стала понемногу проясняться. Передо мною стоял явно психически не совсем здоровый человек.

– Прекратите нести ерунду, – строгим голосом скомандовал я, спрятал удостоверение в карман и требовательным жестом выбросил вперед ладонь. – Предъявите ваши документы, гражданин.

Сумасшедший с рожками проигнорировал мои слова. Сделал вид, что не расслышал их.

– Подчеркиваю, меня интересует только ваше тело, – проговорил он, прищурившись и ощупывая оценивающим взглядом мои плечи и грудь, живот и ноги. – Ваша душа не интересует меня в принципе.

После подписания акта о купле-продаже тела я переселю вашу душу, то есть вашу личность… ну, в некое прелюбопытнейшее местечко. Уверен, оно понравится вашей душе, то есть вам. А отправитесь вы туда отнюдь не с пустыми, как говорится, руками. Отправитесь с ценнейшим трансцендентальным багажом, который получите в качестве платы за свое тело.

С этими словами мужчина совершил нечто абсолютно невозможное, дикое. Он отшвырнул парик в сторону, потом ткнул кулаком левой руки себя в грудь, и рука мягко вошла в нее прямо сквозь черную водолазку, сквозь кости грудной клетки. Вошла словно в тесто! А затем снова выскользнула наружу, и водолазка на том месте, где она, казалось бы, была продырявлена только что насквозь кулаком, опять натянулась на груди, как кожа на барабане. Я не приметил на ней ни единой дырочки.

А в кулаке, вынырнувшем из груди, трепыхалась какая-то бумажка величиною со стандартный машинописный лист. Мне бросилось в глаза слово, написанное на ней крупными красными буквами – «ДОГОВОР».

– Позвольте… – начал было я, уставясь на бумажку.

– Нет-нет, не позволю. Даже и не спорьте со мной, – оборвал меня мужчина, помахивая бумажкой и продолжая лучезарно улыбаться. – Вы в любом случае подпишете договор о продаже вашего тела, даже если не захотите сделать этого. Но я уверен, что вы захотите. Когда вы узнаете о той неслыханной цене, которую я готов предложить вам за такой пустяк, как ваше тело…

И тут мы с ним услышали музыку.

Мужчина с многочисленными рожками на голове, поперхнувшись, замер на полуслове, едва донеслись до нас ее первые громкие аккорды. Кто-то на корабле-сухогрузе, что высился возле причала рядом с крохотной деревянной шхуной «Элизабет», врубил, по всей видимости, на полную мощность динамик. Над причалом, набирая силу, поплыли звуки церковного песнопения. Я догадался, что исторгал их из себя рупор громкоговорителя, который, надо так полагать, висел на сухогрузе где-то над радиорубкой или, может быть, где-то на мачте.

Уж кто там, на корабле, крутил сейчас магнитофонную запись песнопения и где он эту религиозную, почти антисоветскую музыкальную пропаганду раздобыл, было мне неизвестно. Да и не волновало в данный момент меня. Я стоял в трюме «Элизабет», касаясь спиной металлической лесенки, ведущей наверх к распахнутому люку. Отрешенно, почти бездумно пялился я на мужика с рожками и с мягкой, как резиновая подушка, грудью.

Какое-то вялое оцепенение медленно, но верно стало охватывать меня несколькими секундами ранее – когда этот рогатый деятель принялся рассуждать об акте купли-продажи моего тела и о некоем местечке, в которое он якобы намеревался отправить мою душу, ненужную ему. Руки и ноги сделались ватными, непослушными. Мысли в голове шевелились с трудом, затуманенные… Чем? Не знаю. Я чувствовал себя как человек, надышавшийся отравляющими газами.

– Какого дьявола?! Кто посмел?! – зычно вскричал мой странный собеседник, вслушиваясь в песнопение. – И главное – в такой ответственный для меня момент!…

Гримаса ужаса исказила его лицо.

– Немедленно прекратите эти мерзкие завывания. Эй, слышите? Пре-кра-ти-те!

Его истошный вопль из трюма крохотной «Элизабет» остался не услышанным на борту гигантского сухогруза. Церковное песнопение продолжало громко и торжественно плыть над бухтой, над причалами, перекрывая шум дождя и подвывания ветра. Женский хор пел что-то об Иисусе Христе. Смутно помню, речитативом в песнопении звучали слова: «Прииде, Иисусе… Прииде, Иисусе…» Они то и дело повторялись.

Всякий раз, когда они повторялись, мужчина с многочисленными рожками на голом желтом черепе сильно вздрагивал и приседал. Причем при каждом следующем повторе фразы «Прииде, Иисусе…» он, охая, приседал все ниже и ниже и затем распрямлялся со все большим трудом и кряхтением.

– Прекратите, – сдавленным голосом снова промычал он, упав на пол трюма на четвереньки, словно бы окончательно сломленный тем песнопением. – Не могу больше слышать это отвратителвное имя.

А хор продолжал тянуть: