Реальность сердца
Шрифт:
— Вы говорите, да не заговаривайтесь! — перебил эллонец. — У вас и герцог Гоэллон — изменник?!
— Этой подделкой, появившейся невесть откуда через шесть лет, герцог Алларэ пытается оскорбить нас всех. У нас есть король, король из благословенной Сотворившими династии Сеорнов…
— Король у нас действительно есть, — прокашлялся Реми. — Только не этот, а принц Элграс.
— Кто из присутствующих может подтвердить эту клеветническую чушь? — продолжал говорить герцог Скоринг. Араон с радостью заметил, что многие кивают.
— Я! — из рядов Алларэ поднялся некто, на кого принц раньше не обращал внимания: почти все алларцы одной масти, и отличить одного от другого трудно уже с десяти шагов. Братец-бастард сменил цвета с королевских на алларские.
— Мне и ранее доводилось слышать подобные… предположения, — говорил он не слишком громко и довольно нерешительно. — Владетель Далорн из Алларэ… Герцогов шпион нашел способ отомстить
— Еще один преступник и убийца! — загремел Скоринг. — Господа, доколе мы будем сносить одну клевету и подлость за другой? Доколе мы позволим оскорблять нашего короля?
— А где принц Элграс?
— Так настоящий он или нет?
— Бордель, а не Ассамблея!
— Алларэ, где вы взяли эту исповедь?
— Герцог Алларэ, поклянитесь, что будете говорить правду!
— Епископ, скажите что-нибудь! Епископ развернулся к герцогу Алларэ и протянул ему на вытянутых руках Книгу для клятвы. Реми замер столбом, глядя на него, медленно, очень медленно начал поднимать ладонь — и вдруг пошатнулся и упал. Владетель Кадоль, тот, что притащил пакостную грамоту, успел подхватить его; а герцог Скоринг немедленно заговорил.
— Нужно ли вам лучшее доказательство клеветы? Сотворившие покарали лжеца, не дав ему осквернить Книгу ложной клятвой! Предыдущую клятву вы выслушали, и, значит, герцог Алларэ пал жертвой клеветы. Он был оправдан перед Матерью и Воином, но боги воспротивились ложной клятве! Из рядов эллонцев вылетели двое — тот юноша, что помешал призвать стражу, и другой, похожий на него; на втором были цвета Бруленов, а серый плащ он скинул по пути к трибуне. Этот ринулся к Алларэ, а вот эллонец встал рядом с герцогом Скорингом, в паре шагов от него. Нашелся и еще один самозваный оратор, тот, что входил в зал вместе с Реми — этот пробирался по проходу. Ассамблея действительно начинала напоминать бордель, и хуже всего было то, что никто не знал, что с этим делать.
— Непроизнесенная клятва не может быть ложной! Сотворившие не карают за намерение! Епископ, так ли это? — завопил родич герцога Гоэллона.
— Истинно так! — подтвердил, тряся бородой, Лонгин.
— Герцог Алларэ подвергался… тяжелым испытаниям. Придя в себя, он произнесет клятву и все вам расскажет! — этого, может, и слышали лишь на первых рядах, но те, кто не разобрал, спрашивали у сидящих впереди.
— Мы можем обойтись и без богохульных сплетен! — а Скоринг громче, куда громче… — Коронация подтвердит, что принц Араон — истинный потомок династии Сеорнов! Венец короля Аллиона…
— Ассамблея закрыта! Королевский совет и выборы регента состоятся после коронации! — поднялся с кресла истинный потомок, наконец, сообразив, что нужно делать. — Желаю здравствовать, господа!
6. Собра — Сеория
— Это вы решили красоваться перед всей Ассамблеей!
— Пользуетесь тем, что не получите пощечину? — мрачно поинтересовался Реми, но сейчас Саннио его ничуть не боялся, и вовсе не потому, что не считал опасным.
Ассамблея закончилась не то провалом, не то победой партии Эллоны и Алларэ – пока что никто не мог этого понять. Гоэллон считал полным провалом сам тот факт, что столица разделилась на две враждебные партии: одна поддерживала герцога Алларэ, другая — герцога Скоринга. Кто сильнее, на чьей стороне больше соратников, пока еще нельзя было понять, но этого было довольно, чтобы Саннио набрался дерзости назвать вещи своими именами: Реми сделал противоположное тому, что хотел. Следом за Соброй должна была разделиться и вся страна. Два принца, два герцога — две противоборствующие стороны, и отсюда недалеко до раскола. Владетели Агайрэ уже заявили об отказе от королевской опеки и о том, что у них есть новый граф, а устраивает ли он столицу — неважно, пусть сначала разберутся, кто король. Наместнику, попытавшемуся оспорить это решение, весьма невежливо указали дорожку в Скору, из которой он явился. Бруленские владетели, по образу и подобию своих родичей, оставшихся в баронстве, разделились на две партии, причем одна с дура ума объявила герцога Алларэ и наследника герцога Гоэллона организаторами заговора и убийства баронессы Брулен, другая же выразила свое почтение Реми и тем подтвердила подозрения первой. Мерцы в большинстве последовали за маршалом Агро, который по вполне понятным причинам выбрал сторону Эллоны, но те, чьи владения примыкали к сеорийским землям, энтузиазма недавнего триумфатора не разделяли. Немногочисленные представители Керторы предпочли следовать за двоюродным братом своего барона, который считался лучшим другом герцога Скоринга, и поддержал его. Среди редких северян бродили и более странные идеи — одни желали видеть наместником герцога Алларэ, другие ратовали за отделение от окончательно разочаровавшей их Собраны, а третьи вспомнили, кто командовал армией, прогнавшей тамерцев, и решили, что это повод для обиды на его племянника, а, значит,
Все это, как и предсказывал Кадоль, здорово напоминало давешний хлебный бунт, только в масштабах всей страны.
Саннио был уверен, что виновник событий сидит перед ним на постели в гостевой спальне собственного дома, чувствуя себя еще хуже, чем вчера, но зато явно счастливый, довольный и едва ли не торжествующий. Молодому человеку же казалось, что радоваться категорически нечему. Сорен и пожалованный вчера владением ученик лекаря сидели по краям постели, вид имели самый преданный и с явным неодобрением таращились на Гоэллона. Кесслер, кажется, собрался помочь Реми в недавно высказанном им намерении. Определенно, дружба с одним и преданность другому совмещаются… не всегда.
— Нет, герцог, я ничем не пользуюсь. Я хочу понять, что делается… и что мне с этим делать.
— Ничего страшного не делается. Коронация все расставит по местам.
— Да объясните же! — не выдержал Саннио. Пусть герцог Алларэ и тяжело болен, но если уж он считает себя достаточно сильным, чтобы заварить кашу, то пусть найдет и силы объяснить, какой ложкой хлебать ее остальным. — Что случится на коронации? Почему вы ни слова не сказали о Скоринге? Он стоял рядом с вами! О взрыве?.. Почему я не знал о документе, который хранился в моем доме?!
— Не знали — и рассказать не могли… — вяло качнул головой Реми. — Все, довольно тут орать. Уматывайте, сокровище, пока лекарь вас не услышал. Саннио вылетел вон и уже у лестницы, которая вела с третьего этажа вниз, натолкнулся на Рене Алларэ. Тот поднимался с бокалом вина в руке, так что ничего хорошего из встречи двух движущихся тел не вышло: алые пятна украсили платье обоих. Двоюродный брат Реми не относился к тем людям, которые с первого взгляда вызывали у молодого человека симпатию. Сорен был не слишком откровенен, но Саннио хватило и нескольких минут, чтобы уяснить для себя, как Рене обращался с полностью зависящим от него бруленцем. Еще нескольких минут оказалось достаточно, чтобы пресечь сие безобразие, но прощать Саннио умел куда хуже, чем помнить обиды, — особенно, причиненные тем, кого он любил. Досадный инцидент сразу после позорного изгнания от ложа больного настроения не улучшил. Рене же рассыпался в любезных извинениях и, взяв Саннио под руку, повел по коридору в направлении кабинета. Там он позвал слуг и вручил им две испачканных камизолы со строгим наказом привести в порядок немедленно.
— Вижу, вы душевно пообщались с моим братом? — подмигнул он, открывая новую бутылку и разливая вино по бокалам. — Не вы первый, господин Гоэллон.
— Господин Алларэ… — что нужно делать и говорить в подобных случаях, молодой человек представлял себе крайне плохо. — Я полагаю, что достаточно знаю характер герцога.
— Если так, то вы заблуждаетесь. Чего ждать от Реми, знают только два человека. Он сам и ваш дядя. Остальным эта тайна не доступна. Еще накануне Саннио подметил за Рене привычку постоянно двигаться. Он, кажется, и минуты не мог простоять на месте. Вот и сейчас он перемещался по кабинету туда и сюда: то садился в кресло, то поднимался и укладывался на диван. У Гоэллона давно уже рябило в глазах и от яркой обстановки, и от непоседливого Рене. Дом герцога Алларэ был устроен почти так же, как его собственный, но обставлен совсем иначе. Все — новое, роскошное, сияющее. Много золота, много света — из витражных окон, от свечей, и еще он лился из бесчисленных умело расставленных зеркал. Они ловили каждый огонек и разбрасывали вокруг блики. В этой обстановке потерялся бы кто угодно, но не Рене. Гибкий, отлично сложенный, с очень светлой кожей и виноградно-зелеными глазами, он был заметен и среди родичей — из-за черных волос, и среди остальных — из-за отличавшей всех Алларэ броской красоты. Саннио он не нравился, не нравился и затеянный Рене разговор. Ему было чем заняться. Проехаться по летней жаре в одной рубахе — не такая уж и беда, но впрямую ссориться с братом Реми казалось опрометчивым. Тем более что ничего дурного он не делал — болтал о недавней Ассамблее (где, к счастью, вел себя куда тише), щедро подливал отличное вино и старался быть очень, очень любезным. Гостю не хотелось думать, что Рене попросту заглаживает недавнее неприятное объяснение. Но, кажется, именно этим он и занимался.