Реанимация чувств

Степановская Ирина

Очнулась она уже перед шлагбаумом. Вокруг машины тихо шумел осенний лес. Слева мягко плескалось и светилось в лунном серебре небольшое озеро. Одинокая лампа под колпаком освещала будку охранника. На одной табличке перед шлагбаумом было написано: "Проезд запрещен. Запретная зона", а на другой: "Стой, стрелять буду!". Дальше дорога упиралась в ворота.

– Где это мы? – удивленно раскрыла Тина глаза.

– Приехали, – произнес Азарцев. Охранник узнал его и быстро пошел открывать. Машина въехала в запретную зону и оказалась на территории элегантного элитного поселка.

– Подъедем или пройдемся пешком? – спросил Азарцев и тут

же нашел ответ сам: – Лучше подъедем, а то вы со сна замерзнете на открытом воздухе.

Тина решила молчать. "Куда я попала? – подумала она. – Хорошо бы все благополучно закончилось".

Они поехали по главной улице поселка мимо симпатичных фонарей и газонов и свернули направо к кирпичной ограде. За оградой черной стеной шумел лес, а перед забором, отделенный от улицы узорной решеткой, стоял двухэтажный дом, который с полным правом можно было бы назвать виллой. К входу вела дорожка из гранитных плит, по обе стороны которой росли высокие кусты можжевельника. Арочные двери были украшены витражами, сквозь них лился мягкий свет. По обе стороны мраморных ступеней располагались две изящные женские скульптуры. Одна из них точно была Венерой, а кого изображала другая, Тина не поняла.

Услышав шум подъехавшей машины, а потом шаги, из двери вышел охранник. С Азарцевым он поздоровался не то чтоб уважительно, даже подобострастно. Тине охранник не понравился.

– Мне он тоже не нравится, но пока пусть стоит, охраняет, – сказал Азарцев с таким видом, словно умел читать чужие мысли.

Тина была подавлена внешним великолепием. "Что же тогда там, внутри? – думала она. – Наш загородный дом, которым муж так гордится, – просто сарай по сравнению с этим. Неужели это все смог построить Азарцев?"

– Я не владелец этого дома. Скорее арендатор. Хотя, когда есть деньги, строить нетрудно, – сказал он, будто она спросила об этом вслух. – Опыт строительства уже был. Меня как-то назначили главным врачом еще не существующей больницы. Один большой начальник, с которым мы были довольно хорошо знакомы, пригласил меня к себе и официально сказал: "Построишь на пустом месте больницу – будешь ею руководить!" Я согласился. Два года провел на свежем воздухе в котловане, потом еще два года – среди голых стен, потом год – на отделке. А когда все оборудование уже завезли, создали комиссию по расследованию якобы допущенных финансовых нарушений. С меня взяли подписку о невыезде, от руководства больницей отстранили, а в свежеприготовленное кресло посадили нужного человека. Сам же я еле отмазался, как теперь говорят.

– Понятно теперь, откуда у вас такой опыт, – сказала Тина.

– Ничто в жизни не проходит бесследно, – ответил Азарцев.

Они миновали холл, где на полу лежал огромный мягкий ковер, на стенах висели хорошие картины, по бокам стояли бежевые кожаные кресла, а в центре красовался настоящий, старый рояль – мечта Валентины Николаевны.

– Зачем вам в больнице рояль? – Тина открыла крышку. На белом лаке золотыми буквами было вытеснено "Беккер".

– Хочу совместить высокий уровень лечения с приятным отдыхом больных и персонала при полной конфиденциальности, – ответил он. – Для того, чтобы известным личностям и просто богатым людям не надо было ехать лечиться в Швейцарию. Правда, рояль роскошный?

– Рояль хороший, – сказала Тина. – Для лечебного учреждения, наверное, действительно роскошный. Но это не самый лучший рояль, если вообще не подделка. Ему лет восемьдесят.

Большая партия таких роялей была поставлена в Советский Союз из Германии уже после революции, во времена нэпа. Кое-где они еще сохранились. Все они были черного цвета. Может быть, лак с годами облупился, и инструмент поменял цвет. Эти рояли считаются не очень ценными, гораздо выше ценятся пианино "Беккер". Вот у них чудный звук – я когда-то на таком играла. Случайно.

– Вот видите, как жаль, что я не встретил вас раньше. Не переплачивал бы деньги фирме. Они слупили за инструмент бешеную сумму.

– Кто знает, может, я и не права, и рояли эти теперь стали более ценными просто от времени. – Тина присела на пуф, стоявший перед роялем, и медленно взяла несколько аккордов.

– Я бы очень хотел еще раз услышать, как вы поете, – сказал Азарцев.

– Я не готова, – просто сказала Тина, но так, что стало ясно: она не кокетничает, не ждет, чтобы ее еще раз попросили. Азарцев и не стал больше просить.

Тина встала.

– Для музыканта в любом случае лучше купить не пуф, а крутящийся круглый стул.

– Будет сделано, – улыбнулся Азарцев и повел Тину наверх, где находились лечебные кабинеты и святая святых – небольшая операционная на два стола.

По кабинетам Тина ходила молча. Она была просто раздавлена. Никогда она еще не видела столько разных и, видимо, очень дорогих приборов – и все для косметических целей. Чего там только не было! И лазеры разного назначения, и приборы для очищения кожи и насыщения ее разными веществами, и прекрасные диагностические приборы, и маленькие автоклавы для стерилизации, и даже очень красивые халаты для персонала, уже приготовленные, выглаженные и висевшие на плечиках в гардеробной.

– Кто же будет работать в этом великолепии? – спросила Тина.

– Надеюсь, что вы, – сказал Азарцев.

– Для этого ведь надо учиться!

Тина дрогнула. Она вспомнила пустой коридор своего отделения с одинокой пальмой в дальнем углу, обшарпанный линолеум желтыми и зелеными ромбами, который сестрам так трудно было мыть до состояния хотя бы видимости чистоты. Вспомнила аппарат искусственной вентиляции легких двадцатилетней давности, который, к счастью, пока все еще дышал за больных. Старый, все время забивающийся электроотсос, истершиеся груши аппаратов для измерения давления, которые надо было накачивать не кистью, а всей рукой с привлечением бицепсов и даже мышц живота. И наконец, собственный старенький фонендоскоп, служивший ей чуть не с институтских времен. И Тине стало так больно и страшно от сознания того, что наука и техника настолько шагнули вперед и оказались от нее в такой невообразимой дали, что она стала просто каким-то мастодонтом. И хуже всего, уже боится что-то изменить. Хотя шанс переменить жизнь – вот он, близок.

– Два обученных терапевта-косметолога из дипломированных дерматологов у нас уже в штате, и учились они, смею вас уверить, не в заштатном косметическом салоне. Для них мы уже сделали даже таблички на дверях, – похвастался Азарцев.

Толмачёва посмотрела на таблички. На одной из них значилось "Канд. мед. наук Карасева Виктория Павловна", а на другой – "Канд. мед. наук Азарцева Юлия Леонидовна".

– Еще есть на примете психотерапевт, диетолог и специалист по лазерам. Оперировать буду я сам с вашей помощью. Осталось найти хорошего физиотерапевта и врача по лечебной физкультуре, – продолжал Азарцев, вводя Тину в операционную.