Реанимация чувств
Шрифт:
– Ну вот, пожалуйста! К чему ни притронешься, все тут же ломается. Кругом одно старье! И зачем я только согласилась к вам приехать! Уж лучше бы на дежурстве осталась. Нигде покоя нет! В больнице, куда вы меня запихнули, содом, все только и знают морали читать. Домой придешь – тоже не лучше.
В квартире на время воцарилось молчание. Родители перемигнулись, чтобы каждый из них сдержался и не сказал что-нибудь лишнее, что могло бы дополнительно задеть дочь.
– Она просто комок нервов! – шепнул отец.
Татьяна вытерла мокрые руки и прошла в комнату.
– Твой подарок – в комнате на диване, – тихим голосом сказала мать. – Надеемся, тебе понравится.
На диване лежала коробочка, рядом с ней белая роза. Искушение было сильнее плохого настроения. Тане было неудобно брать подарок после того, как она так некрасиво накричала на мать, но любопытство пересилило. Она открыла коробочку. В ней лежали старинные серебряные серьги с бирюзой и серебряная цепочка.
"Бабушкины, – определила Татьяна. – Двадцать лет пролежали у матери в тумбочке без дела. А теперь мне сподобились подарить".
– Это бабушкины, – тихо сказала мать. – Пусть у тебя останется на память о ней. Они отреставрированы.
Действительно, серебро блестело как новое. Серьги были висячие, длинные, изящные. Бирюза в них не потемнела от времени, а была нежного оттенка, светло-голубая. Татьяна вдела одну серьгу в ухо. Цвет бирюзы точно подошел к ее глазам и к платью.
– Замечательно, – сказала мать. – Ты вся в бабушку, настоящая красавица!
– Да, похоже, и жизнь у меня будет такая же – весь век одной в глуши сидеть.
– Вообще-то, Москва – одна из самых интересных столиц мира, – сказал отец.
– Особенно если не бывать больше нигде, кроме занюханных лыжных горок в "Туристе", – высокомерно пожевала губами Татьяна.
– Ну вот работай, будь специалистом, зарабатывай деньги и поезжай кататься в Швейцарию! – сказал отец тихим голосом, но подбородок у него задрожал. Татьяна, разъяренная, повернулась к нему. Резкие слова уже были готовы сорваться с языка, но в это мгновение раздался звонок в дверь.
– Тише вы, тише! – Мать полетела в прихожую открывать, а Татьяна не торопясь вдела в другое ухо вторую серьгу.
– Ну как? – спросила она у Ашота, томно поводя головой слева направо, чтобы он увидел, как блестит в ее ушах подарок.
– Королева! – ответил он, знакомясь с матерью и отцом, с поклоном вручая матери ослепительно красивый букет роз, а отцу – бутылку марочного вина.
Татьяна смотрела на эту праздничную суету в передней с высоты своего роста и видела себя как бы со стороны. Красивая высокая женщина, в блестящем платье, в старинных серьгах, к тому же именинница, стоит в тесной убогой передней среди странных людишек, наблюдая за ними, как за пигмеями, а на сердце у нее все так же холодно и все так же пусто.
"Мышке бы это все понравилось, – думала она. – Мышка – существо домашнее. Наверняка она пришла бы в умиление от этого идиотизма и даже всех бы расцеловала. Удивительно, как она, Мышка, не понимает, что желание выйти замуж только для того, чтобы, как родители выражаются, – тут Таню даже передернуло, – "создать семью и чтобы были дети" – бред. Она, Таня, не хочет так называемой семьи. Зачем семья, если она в жизни еще ничего не решила для себя? Ничего не видела, нигде не была? Она хочет замуж только для того, чтобы у нее были деньги, много денег и независимость от родителей. Она хочет жить по-своему, не так, как другие. Она хочет быть сильной, а сильной можно быть, только имея деньги. А родители просто прячутся от жизни за своими походами, гитарой и дурацкими песнями у костра. Не дай бог болезнь, пожар или что-нибудь в этом роде – они беспомощны как малые дети. Кому будут тогда нужны их рассуждения о жизни, их посиделки, их журнал "Иностранная литература"?
Таня вздохнула. Все постепенно перетекли из прихожей в комнату, где был накрыт стол – в точности так, как она предсказывала Ашоту. Мать считает, что надо соблюдать традиции. Традиции имеют смысл тогда, когда есть возможность что-либо изменить. А когда не то что изменить, даже поговорить не с кем… С Мышкой обсуждать все это бесполезно. Она ничего не понимает. Она настолько сера, что даже толком о своей жизни рассказать не умеет. Да и о чем ей рассказывать? Говорила, живут они вдвоем с отцом. Мать то ли уехала куда-то, то ли заболела. А может, она в психушке? Таня помнила, что Мышка говорила о матери как-то невнятно. А сама Мышка только и знала – работа и дом, работа и дом, будто дома у нее детей целая куча! И при этом выглядела вполне довольной. Еще Мышка изредка ходила в медицинскую библиотеку. Вот уж правильно говорят: не родись красивой. Может, если бы у нее, у Тани, была Мышкина внешность, она бы тоже не рыпалась.
Ну вот, пожалуйста, опять подняли бокалы за ее красоту! Пили бы уж лучше за профессиональные успехи! Как все надоело. А Ашот сидит будто у себя дома, так влился в родительскую компанию. Надо уж было и Мышку пригласить, родители были бы просто в восторге. Наконец-то у дочери появилась компания профессионалов!
А Мышка, Марья Филипповна, в это время проходила в своей скромненькой курточке и сером костюмчике через блокпост высотного элитного дома с подземными гаражами, саунами и косметическими салонами на первом этаже и зимним садом с бассейном на крыше. Она приветливо поздоровалась с охранником, который, подобострастно взяв под козырек, сообщил:
– Батюшка ваш уже приехал!
Марья Филипповна обрадованно кивнула и бросилась бегом мимо живописных альпийских горок с фонтанчиками, по выложенной мрамором дорожке к единственному подъезду. Служащий внутренней охраны в костюме и галстуке открыл перед ней дверь. В холле никого не было. И только современные молодые домработницы выгружали из машин провизию в специальные тележки и развозили их по квартирам с таким видом, с каким молодые мамаши выкатывают на прогулку ребятишек в колясках.
По лестнице, покрытой красивой дорожкой, Маша быстрым шагом прошла к лифту. Канарейки, жившие в холле в вольере среди пальм и лиан, встрепенулись, затрещали, залетали с ветки на ветку, но, узнав кормилицу, тут же замолкли. Зеркальные двери лифта разъехались, поглотили Машу и открылись на восемнадцатом этаже. Здесь располагалась только одна квартира. Мышка легко пробежала сквозь зимний сад, а за ним автоматически раскрылись еще одни двери. Это охранник по телефону предупредил домработницу о ее приходе. Прихожая была шириной с двухполосную дорогу и заканчивалась круглым холлом величиной с небольшую площадь. В центре круга был установлен римский фонтан. Двери в комнаты были замаскированы зеркальными поверхностями в золоченых рамах в стиле Людовика Четырнадцатого, а в простенках стояли полукруглые диванчики с изящными гнутыми ножками. Одна из дверей открылась, и в многочисленных зеркалах многократно отразилась монументальная мужская фигура. Мышка доставала мужчине только до подбородка.