Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Шрифт:
Книга с благоговением открывалась, и следовало внимательное чтение отрывков из того, что уже было аккуратно занесено в нее ранее. Большинство из них явно было по вкусу писательнице, так как на щеках время от времени появлялись ямочки удовольствия, а порой на лице играла и улыбка несомненного восхищения; но бывали иногда и сдвинутые брови, и вздох разочарования, свидетельствовавшие о том, что художник в ребенке был не вполне удовлетворен.
Затем следовал критический момент, когда многообещающий юный автор был предположительно терзаем муками творчества; но здесь, судя по всему, никаких мук не было. Другие девочки могли отлично владеть штопальной и
Не то с Ребеккой; ее карандаш двигался так же легко и быстро, как и ее язык, - и никакое другое сравнение не могло бы оказаться более удачным. Ее почерк не был идеальным; ей не хватало ни времени, ни терпения, чтобы следовать образцам прописей, и ее бесформенные буквы часто бывали причиной огорчений для ее учителей; но писать она могла, писать хотела, писать должна была и писала - когда нужно и когда не нужно. С того времени, как в шесть лет она начала выводить первые крючочки, писать всегда было для нее самым легким из всех возможных заданий; предаться всей душой любимому занятию было утешением и бальзамом для чувств, когда внушающие ужас примеры на “общее наименьшее кратное” угрожали опрокинуть все представления здравого смысла или правила грамматики маячили, громадные и непобедимые, где-то на горизонте.
Что же до правописания, оно пришло к ней само собой, а не в результате учебы, и, хотя иногда ей случалось сбиться с проторенного пути, замечательный слух и хорошая зрительная память помогали избежать многих грубых ошибок. У нее бывали похвальные намерения - особенно когда она читала на ночь молитву - непременно отыскивать в своем маленьком словарике все слова с сомнительным написанием, прежде чем переносить свои Мысли в заветную “Книгу”, которой предстояло вдохновлять грядущие поколения, но, когда гений кипел, и особенно когда она была на сеновале, а словарь в доме, творческий порыв всегда одерживал победу над благоразумием.
Вот там-то - у открытых дверей сеновала, дверей на закат - и сидит Ребекка. Сколько раз ее дед, добрый дьякон, сидел в этом же укромном месте на своем удобном стуле, когда настроение миссис Сойер было трудно предугадать, и безмятежность атмосферы сеновала приятно контрастировала с его собственным домашним очагом!
Чуть покачивающиеся распахнутые двери, спокойный пейзаж за ними, трубка - отрада, не дозволявшаяся в гостиной, - как эти простые факторы способствовали миру в семье в давно минувшие дни! “Не будь у меня моего сеновала, и моего магазина тоже, я никак не смог бы жить в священном супружеском союзе с моей Мэри-Лайзой!” - с чувством сказал однажды мистер Уотсон, владелец одной из риверборских лавок.
Но дьякон, глядя ясными и честными глазами на свои волнуемые ветром луговые травы, на свои колосящиеся хлеба и свои леса, никогда не видел тех картин, которые видела Ребекка. Для девочки, увезенной с родной фермы на Солнечном Ручье из-под опеки неутомимой, но беспечной матери и от общества плохо кормленных, плохо одетых, беззаботных братьев и сестер, - для нее здесь, в Риверборо, наступили поистине мрачные дни. Ставни были закрыты во всех комнатах дома, кроме двух; то же самое можно было сказать и об уме и сердце мисс Миранды, хотя в душе мисс Джейн и оставалось несколько окон, открытых навстречу солнцу, а Ребекка, сама о том не ведая, уже прикоснулась рукой к нескольким другим. Законы кирпичного дома были слишком суровы, и их было слишком много для такого маленького существа, как она, но на веселый дух Ребекки невозможно было надолго надеть смирительную рубашку - он так или иначе ускользал и летел собственным радостным путем к солнечному свету и вольному воздуху, и если ей не давали петь в саду, как свободной птице, какой она и была, она все же могла петь в клетке, как канарейка.
II
Если бы вы открыли заботливо хранимый том в пестрой обложке, то прежде всего увидели бы замечательную титульную страницу, составленную, по-видимому, по тому же образцу, что и некролог или надпись на могильной плите, если не считать удивительного количества и разнообразия приводимой информации. Многое показалось бы придирчивому критику более уместным в содержании книги, чем на титульном листе, но Ребекка, очевидно, стремилась к тому, чтобы главные действующие лица ее истории были подробно описаны в самом начале.
Она, кажется, была убеждена, что наследственность играет свою роль в развитии гения, а ее вера в то, что знакомство с ее Мыслями вдохновит грядущие поколения, была слишком уж простодушна, чтобы вызывать неприятные чувства. Она, очевидно, с большим почтением относилась к богатому материалу, который поручала заботам своей учительницы, и можно вообразить скорбь бедной мисс Дирборн, доведись той передавать эти “Ценные Стихи и Мысли”, в случае если они “не будут по неосторожности уничтожены”, тому, кому завещала их Ребекка.
КНИГА МЫСЛЕЙ
Ребекки Ровены Рэндл
В Действительности
С Фермы Солнечный Ручей,
Но Временно из
Кирпичного Дома в Риверборо
Родной племянницы мисс Миранды и Джейн Сойер,
Второй из семи детей своего отца, м-ра Л.Д.М. Рэндла
(ныне покоящегося на кладбище в Темперансе, где
на его могиле будет памятник, как только мы выкупим
закладную на ферму),
А также своей матери, миссис Орилии Рэндл.
В случае моей Кончины лучшие из этих Мыслей
Могут быть напечатаны в виде моих Мермуаров
В пользу Библиотеки Воскресной школы в Темперансе (штат Мэн),
Которая очень нуждается в большем количестве книг,
И сим Завещаю их
Мистеру Адаму Ладду,
Который купил у меня 300 кусков мыла
И тем обеспечил получение приза -
Крайне Необходимой Банкетной Лампы -
Моим друзьям, Симпсонам.
Он единственный, кто поощрял меня,
Чтобы я писала Мермуары, и
Моя учительница, мисс Дирборн,
Будет располагать очень Ценными Стихами и Мыслями
Для передачи ему, если только они не будут
По неосторожности уничтожены.
Рисунки исполнены тою же рукой, что
Писала Мысли.
Сейчас еще не решено, будет Ребекка Ровена Рэндл художницей или
писательницей, но если она кем-то станет, то после ее смерти это будет
известно.
[Image009]
Начиная с этого титульного листа, с его богатством подробностей, излишними и неуместными сведениями, книга журчит, как ручей, и для усталого читателя проблемных романов в ней может оказаться нечто от живительных свойств настоящего ручья.