Ребенок, похищенный фэйри
Шрифт:
— Господи, где же дети? Ты их так и не нашла? — простонала вдова Риан, когда дочь подбежала к ней, перебравшись через изгородь.
— Эре [3] , матушка, не иначе как они решили пробежаться по дороге. Мы и глазом моргнуть не успеем, а они уж тут как тут. Они же как молодые козлята, всюду лазают да прыгают! Вот попадись они мне сейчас, уж я бы им задала!
— Господи прости, Нелл, что ты говоришь! Детей у нас забрали, а вокруг ни души, и до отца Тома бежать целых три мили. И что же нам делать, откуда помощи ждать? Увы мне, увы! Деток моих забрали!
3
Arrah —
— Тише, матушка, успокойтесь, разве вы не видите, вот они и сами, легки на помине!
И тут она грозно закричала: «Вот я вас!..» — маня и подзывая поближе детей, которые как раз показались на дороге — до того их скрывал маленький уклон. Они бежали с запада, со стороны вселявшего ужас холма Лиснавора.
Однако навстречу матери и сестре спешили только двое ребятишек, а девочка плакала. Мать и сестра бросились к ним, теперь уже обезумев от страха.
— А где Билли? Где он? — закричала мать, едва не теряя рассудок, как только дети подошли поближе.
— А Билли нет, его забрали, но пообещали вернуть, — отвечал маленький темноволосый Кон.
— Он уехал со знатными дамами, — зарыдала девочка.
— С какими дамами, куда уехал? О Лиэм, аштора! [4] Душенька моя, неужели я тебя больше не увижу? Где он? Кто его увез? О каких дамах ты говоришь? Куда его увезли? — в смятении закричала она.
— Я не заметила, куда они поехали, матушка, кажется, в сторону Лиснаворы.
Едва не взвыв от горя, обезумевшая женщина одна кинулась к заколдованному холму, ломая руки и повторяя имя похищенного ребенка.
4
Asthora (ирл.) — дорогой, мое сокровище.
Испуганная и ошеломленная, Нелл, не решаясь пойти за матерью, смотрела ей вслед и тут, не в силах сдерживаться, расплакалась; другие дети, глядя на нее, наперебой пронзительно заголосили.
Сгущались сумерки. Давно прошла пора, когда они обыкновенно запирали дверь на засов, уберегаясь от вторжения злых сил. Нелл привела младших детей в дом и усадила у огня, а сама стала на пороге, в страхе ожидая возвращения матери.
Им пришлось долго ждать, пока они не увидели ее вдали. Она вошла, села у очага и разрыдалась так, что казалось, у нее вот-вот разорвется сердце.
— Закрыть дверь, матушка? — спросила Нелл.
— Да, закрой… Как же не закрывать, если я уже потеряла сегодня одно дитя? Больше я им никого не отдам… Но сначала окропи себя святой водой, акушла [5] , и принеси мне бутылочку, я тоже окроплю себя и детей. Ах, почему же ты, Нелл, этого не сделала, отпуская детей играть на улице на ночь глядя? Иди сюда, садись ко мне на колени, аштора, иди сюда, обними меня, маворнин [6] , ради бога, уж я так обниму вас, что никто вас у меня не отнимет, расскажите мне все, что знаете, расскажите, как это случилось — Господь да хранит нас от всяческого зла — и кто забрал моего мальчика!
5
Acuishla (ирл.) — дорогая (дорогой), душа моя.
6
Mavourneen (ирл.) — моя милая, душенька.
И когда дверь закрыли на засов, мальчик и девочка, то говоря хором, то перебивая друг друга и то и дело прерываемые матерью, кое-как сумели рассказать странную и зловещую историю, которую я предпочел бы изложить связно и на моем родном языке.
Трое детей вдовы Риан, как я уже упоминал, играли на узкой старой дороге перед домом. Маленький Билл, или Лиэм, лет пяти, с золотистыми волосами и большими голубыми глазами, и вправду был пригожим мальчиком, со здоровым детским румянцем и серьезным и одновременно простодушным взглядом, какого не бывает у городских детей его лет. Его сестрица Пег, примерно годом старше, и братец Кон, старше двумя годами, составили ему компанию.
Под высокими старыми вязами, последние листья которых падали к их ногам, в лучах октябрьского закатного солнца, играли они весело и увлеченно, как истинные крестьянские дети, кричали и шумели, все это время украдкой поглядывая на запад, на мрачный холм Лиснавора.
Внезапно за их спинами раздался пронзительный голос, почти визг, приказывавший им убираться прочь с дороги, и стоило им обернуться, как их взорам предстало зрелище, подобного которому им не приходилось видеть раньше. На дороге показалась карета, запряженная четверкой лошадей. Лошади нетерпеливо били копытами и фыркали, словно возница только что натянул вожжи. Дети чуть было не попали под колеса и едва успели отпрянуть на обочину возле двери собственной хижины.
Карета и все ее убранство, старинное и великолепное, показались детям, никогда не видевшим ничего роскошнее повозки с торфом и только раз — старый фаэтон, проезжавший мимо их дома на пути из Киллалоу, поистине ослепительными.
Сама пышность кареты напоминала о временах, давно ушедших. Упряжь и попоны были алого цвета, расшитые золотом. Кони — огромные, белоснежные, с длинными гривами, которые, когда они беспокойно встряхивали головами, струились, вились и плыли по воздуху, словно кольца дыма, с длинными пышными хвостами, подвязанными алыми с золотом лентами. Сама карета так и сияла позолотой и роскошными гербами. На запятках стояли лакеи в ярких ливреях и треуголках, так же был одет и кучер, щеголявший в огромном парике, точно судья, тогда как у лакеев волосы были завиты, напудрены и заплетены в длинную косу с бантом, спускавшуюся по спине.
Все эти слуги были маленького роста и казались совсем крошечными по сравнению с гигантскими лошадьми. Кожа у них была землистого цвета, черты заострившиеся, а глазки маленькие, бегающие и горели, как огонь. На лицах у них застыло выражение коварства и злобы, отпугнувшее детей. Малютка кучер нахмурился и ухмыльнулся из-под полей треугольной шляпы, показывая в усмешке белые клыки и в ярости выкатывая крошечные горящие глаза-бусинки. Он несколько раз взмахнул кнутом у детей над головой так проворно и стремительно, что им показалось, будто в небе, в лучах заходящего солнца, сверкнула молния, а свист кнута прозвучал точно крик целого сонма фэйри и паков, летящих в воздухе.
— Кто посмел остановить принцессу?! — вскричал кучер пронзительным фальцетом.
— Кто посмел остановить принцессу? — эхом откликнулись лакеи, бросив на детей злобный взгляд через плечо и скрежеща зубами.
Дети так испугались, что только смотрели, раскрыв рот и побледнев, на это невиданное зрелище. Но тут отворилось окно кареты и из глубины экипажа раздался нежный голос, приказавший слугам замолчать и успокоивший детей.
Из окна им улыбалась прекрасная и необычайно «знатного вида» дама, их тотчас очаровала странная прелесть ее пленительной улыбки.