Ребро Адама
Шрифт:
– Что?
– не поняла Настя.
– Тысяча за охрану кооператива.
– Сторожем, что ли?
– Малыш!
– Мишка даже за голову схватился.
– Ну, ты даешь! «Сторожем»! Теперь все, как у людей: есть рэкет - шобла, которая шерстит кооператоров. С каждого дела - две-три тысячи в месяц. А этих дел сейчас по Москве - хоть задницей ешь.
– Как это?
– удивилась Настя.
– А очень просто. Ты имеешь свое дело. Кооперативное. Я прихожу к тебе и говорю: «Анастасия Александровна, хотите спокойно жить
– А я не могу тебе сказать: «Вали-ка ты, Миша»?
– Вполне. Утром приезжаешь - оборудование разгромлено, помещение сожжено. Я прихожу снова. Спрашиваю: «Ну как, Анастасия Александровна?» И ты отстегиваешь, что с тебя просят, или тебя подвешивают где-нибудь в лесочке за ноги и раскаленным утюжком по животику. И вот от них этот кооператив надо защищать.
– А если в милицию?
– А там что, не люди? Я тебя умоляю!.. Все хотят вкусно кушать. Слушай, ты можешь не курить? Ну что это такое? Сколько раз…
– Не ханжи. Дальше.
– Я к Сереге. С которым демобилизовывался… А Серега говорит: «На хрена нам эти кооперативы? Что мы, даром два года в ВДВ отмантулили? Лучше сразу в рэкет. Главное - в приличную шоблу встрять. Мы - ребята тренированные, а там, если с головой…»
– Но ты же хотел на юрфак?!
– Пока эту халяву не прикрыли, надо материальную базу создать. А уже потом…
– Дурак ты, Мишаня, - лениво говорит Настя, сплевывает и выщелкивает окурок.
– То ты в кооператив, то в охрану, то в бандиты. Ну просто прямой путь на юридический факультет!
– Я свою дорогу в жизни ищу, малолетка ты хренова! Это ты можешь понять?!
– взбеленился Мишка.
– Я к тебе, как к самому близкому… А ты?! Если бы тогда меня от Афгана не отмазали, я бы сейчас полные руки «сертов» имел! За два года, знаешь, сколько я бы этих чеков Внешторгбанка привез?! Вот тогда бы я сразу в университет! Участник войны, капусты навалом…
– А если бы тебя оттуда в таком симпатичном цинковом гробике привезли?
– Ладно тебе. Не всех убили. Кто-то и своими ногами пришел.
Из служебных дверей магазина выглядывает старшая продавщица Клава:
– Настя, кончай перекур, открываемся!
– Иду, тетя Клава!
– кричит Настя и говорит Мишке: - Мишка ты Мишка, неохота мне сегодня тебе настроение портить. Чеши. Зайдешь за мной вечером. Мне еще товар принимать.
И Настя направляется к дверям служебного входа.
Бабушка лежит в пустой квартире, немигая смотрит в потолок. И возникает в глазах ее бесшумное и бесцветное видение…
(i)…На стеклах, крест-накрест, наивные бумажные полоски сорок второго года. Голая Бабушка, чуть прикрытая одеялом, курит в смятой постели. Из уборной возвращается Друг - в кальсонах, носках, в накинутом на плечи кителе
(i)Скрипнула дверь. Друг, в полуодетых штанах, подхватил портупею, белые комсоставские бурки, метнулся за портьеру.(/i)
(i)На пороге спальни стоит заплаканная двухлетняя Нина в ночной рубашке. Бабушка рассмеялась, вскочила, подхватила дочь, бухнулась с нею в постель - так, чтобы Нина оказалась спиной к Другу.(/i)
(i)Друг выходит из-за портьеры в полной своей эмгэбэшной форме и тихо исчезает… А Бабушка счастливо целует Нине маленькие озябшие ножки, отогревает ее своим веселым материнским дыханием.(/i)
В конце первой половины дня Нина Елизаровна с двумя продуктовыми сумками и уже в обычных уличных туфлях без каблуков быстрым шагом подходит к своему дому. И сразу же видит стоящего у парадного подъезда Евгения Анатольевича с тремя гвоздичками в руках.
– Господи, Евгений Анатольевич, как вы меня напугали!
– набрасывается на него Нина Елизаровна.
– Куда это вы подевались, черт вас побери?! Я уж думала, что вам плохо стало…
Евгений Анатольевич робко улыбается и молчит.
– И вообще, как вы узнали, где я живу?
Евгений Анатольевич смущенно пожимает плечами.
– Вы что, сыщик, что ли?
– Нет. Инженер.
– С вами все в порядке?
– А что со мной может случиться?
– А черт вас знает! Две недели ходить в один и тот же музей - любой может сбрендить.
– Я не в музей хожу.
– А куда же?
– К вам.
Нина Елизаровна смотрится в отражающее стекло входной двери подъезда, поправляет волосы и с удовольствием говорит:
– Да ну вас к лешему, Евгений Анатольевич! Я старая баба…
– Я люблю вас, Нина Елизаровна…
– Эй! Эй!.. Вы с ума сошли!
– искренне пугается Нина Елизаровна.
– У меня мать парализованная, у меня две взрослые дочери от очень разных мужей! Я себе уже давным-давно не принадлежу…
– Но я люблю вас, - тихо повторяет Евгений Анатольевич.
– Вы - псих! Сейчас же прекратите ходить в наш музей! Я смотрю, на вас историко-революционная экспозиция действует разрушительно. Совсем мужик чокнулся! Ну надо же! Террорист какой-то!
Нина Елизаровна видит, как дрожат гвоздики в руках у Евгения Анатольевича, и добавляет:
– Что вы трясетесь, как огородное пугало на ветру? Давайте сейчас же сюда цветы! Если это, конечно, мне, а не какой-нибудь молоденькой профурсетке…
Евгений Анатольевич счастливо протягивает ей цветы.
– И… черт с вами! Приходите ко мне завтра часам к десяти утра. Я завтра работаю во второй половине дня. Хоть накормлю вас нормально. Небось лопаете бог знает где и что попало! Квартира тринадцать…
– Я знаю.
Нина Елизаровна оглядывает Евгения Анатольевича с головы до ног: