Ребус-фактор
Шрифт:
– Точно, – подтвердил Боб. – И не тяни – может, земляне не станут дожидаться ими же назначенного срока. Кстати, на их месте я бы так и сделал.
Боб угадал. Оставалось еще три часа, когда от кораблей отделились две стаи катеров и, рассыпавшись веером, устремились в атмосферу. Тут бы и сбивать их одного за другим! Гасящий скорость в облаке плазмы катер практически беспомощен. Но чем сбивать их, чем?!
Дикари с копьями против мушкетов и лат. Читайте земную историю, все идет по кругу. Я начинал догадываться, почему человечество из века в век повторяет одни и те же ошибки. Будь иначе, оно добралось бы до более опасных ошибок, и те наверняка погубили бы его. В общем и целом, если брать человечество как вид, то в повторении ошибок, наверное, нет ничего дурного. Наоборот, в них спасение вида! А жертвы… ну что жертвы? Даже если вымрет половина человечества, Вселенная не понесет потери в химических элементах. Ей нет никакого дела до нашего муравьиного копошения на окраине большой, но все-таки весьма заурядной галактики. В ней миллиарды подобных галактик. Ну на что Вселенной сдался разум, да еще такой, каков человеческий? Вот и выходит, что все наши чувства, мысли, поступки и метания суть проявления тривиальнейшего инстинкта выживания вида. Не так разве?
Да, так, думал я, разгоняя катер над крышами Нового Пекина. Ну так что же? Если человек тем разумнее, чем меньше в нем животного, то надо, выходит, поступать вопреки инстинкту? Покориться землянам, униженно вымаливать прощение, а потом еще столетия жить в нищете, получая от метрополии главным образом плохо скрываемое презрение? Чушь какая-то. Нет уж… К чему ты предназначен, то и делай. А если тебе в голову лезут дурацкие мысли, то повторяй вслед за Фигаро: ни одно живое существо не может идти наперекор своему инстинкту. И заметь, что о разумности существа Фигаро ничего не говорил…
Дженни сидела рядом со мной, а на задних сиденьях помещался невеликий наш багаж. Свистел ветер в пулевых прострелах – я так и не удосужился заткнуть их. На некоторых режимах аппарат начинал мелко дрожать, я прибавлял газу, и дрожь исчезала. В небе веером расходились полосы огня и дыма – с неба на Твердь спускались катера землян.
Впервые за много дней я ощущал себя легко. Все, что я мог сделать на своем посту, было сделано. Ну, почти все. И я не бежал, а планово эвакуировался. То же делали мои подчиненные, мои консультанты и аналитики, вспомогательный персонал, сотни инженеров и тысячи рабочих с остановленных заводов. Всех удалось оповестить, никто не был забыт в суматохе. В дикой спешке вывозилось кое-что из оборудования, с аэродромов натужно взлетали перегруженные самолеты, добровольцы сопровождали ползущие вон из городов караваны с грузами, прочие эвакуировались своим ходом, но каждый знал координаты сборных пунктов. Со временем вся Твердь узнает имя Шмуля Цукермана – ассистента с кафедры математики Новопекинского университета, разработавшего по моему заданию оптимальную схему эвакуации. Пусть я всего-навсего инженер, однако и я, погрязший в своих железяках, худо-бедно знаю, чего можно ждать от науки, если собрать толковых ребят! Нет, я не зря поработал!
По пустым улицам ветер гонял легкий мусор. Ближе к окраинам по одному и группами стали попадаться припозднившиеся беженцы – очень спешащие, втягивающие головы в плечи от рева маршевого двигателя моего катера. Даже бродячие собаки исчезли куда-то. Зато в окне верхнего этажа облупленного, чуть покосившегося трехэтажного дома, какие строили «прогрессивным методом» лет пятьдесят назад, я заметил человеческую фигуру.
– Ты куда? – всполошилась Дженни.
– Я сейчас… – Включать реверс было глупо, и я заложил вираж. Описал полный круг, затормозил и завис перед окном.
У раскрытого окна седенькая старушка гладила кошку, щурящуюся на солнце. Обеим не было дела до суеты на улицах, сменившейся вдруг мертвой тишиной.
– Добрый день, бабушка, – сказал я. – Вы не слышали приказа об эвакуации?
– Приказа? – В выцветших глазах неожиданно мелькнула насмешка. – Нет, приказа не слышала. Призыв был, это да. Что верно, то верно: призыв был. Можно даже сказать, что настоятельный совет был. А приказа не было.
– Мы должны ее взять, – шепнула мне Дженни. Я лишь плечом дернул: сам знаю, не мешай!
– Зря вы так, – как можно мягче сказал я. – Через несколько часов здесь будут десантники из метрополии, те еще головорезы. Возможно, они будут здесь уже через полчаса. Вам надо уехать. Мы возьмем вас, у нас есть место… правда, Дженни? Мы сейчас разгребем барахло там, сзади, и возьмем вас…
– Никуда я отсюда не поеду, – покачала головой старушка. – Вы, молодые, летите, спасайтесь, деритесь, коли сможете… А мне уж поздно. Толку от меня никакого, а где умирать – не все ли равно? Уж лучше дома. Сорок пять лет здесь живу, а я уж не молодая в столицу переехала… Шестерых премьер-губернаторов пережила, куда уж больше-то? Нет, нет, не поеду, и не упрашивайте. Мои вот тоже не хотели меня одну оставлять, да я им сказала: пошли вон, дурачье! Ну как есть болваны: дети у них мал-мала меньше, мои правнуки, значит, а туда же: не уйдем без тебя! Ничего, ушли. И вы летите отсюда, пока не поздно, а я уж как-нибудь сама…
– Вас могут убить, – попытался образумить я упрямую старуху.
– И вас, – мгновенно ответила она. – Кто может знать, как повернется дело? С ума все вдруг посходили: земляне то, земляне сё… Сколько себя помню, земляне всегда у нас крайние, а чуть что случись – у кого просить-то помощи? У них, у землян. А разве они убивали нас когда-нибудь?
– Теперь будут, – хмуро посулил я. Не хватало мне еще упрекать слегка подвинувшуюся умом бабку за контрреволюционные речи!
– А если и будут, то для меня невелика беда. – отрезала старуха. – Стой, Кшися! Кис-кис-кис…
Само собой, последние слова относились не ко мне, а к кошке, спрыгнувшей с подоконника внутрь комнаты. Старуха, кряхтя, встала со стула и засеменила за кошкой, небрежно махнув нам на прощание – катитесь, мол. Н-да… Не силой же мне затаскивать бабку в катер! Сроду не воевал со старухами.
– Поехали, – пробурчал я. – Только время зря потеряли.
Дженни промолчала.
Я поднялся над крышами и дал полный газ, а за городом, наоборот, спустился пониже. В небе ветер медленно размывал дымные полосы, и больше не было видно огненных стрел – значит, катера землян уже погасили скорость и где-то рыщут. Очень мне это не нравилось. Не исключено, что они видят меня на радарах, несмотря на мой бреющий полет, а я их нет. Этой летающей колымаге еще очень далеко до приличного воздушного судна. И летаргатора у меня больше нет, хотя от боевых катеров летаргатором все равно не отобьешься, это оружие против незащищенной живой силы… Одна надежда на то, что успеем дотянуть до Дикой территории и нырнем в джунгли, ищи нас там…
– Что это? – ахнула Дженни.
Я на миг оглянулся. Посреди Нового Пекина беззвучно встал бурый гриб на клубящейся коричневой ноге. Несведущим могло показаться, что там рванул маленький ядерный заряд, ну да у страха глаза велики. Обыкновенный тротил, да и то в количестве не больше тонны.
– То, что должно быть, – ответил я. – Взорвали Врата. Держись, сейчас тряхнет.
Тряхнуло так себе, несильно.
Наверное, командующий десантной операцией и не рассчитывал захватить Врата целехонькими – для этого надо было быть уж очень легкомысленным оптимистом. Первые дни главный вопрос для нас заключался лишь в том, планировала ли метрополия немедленно установить где-нибудь на поверхности Тверди новые Врата и обеспечить десантной армии непрерывный поток подкреплений – или же наш противник считал, что нескольких тысяч десантников, доставленных сюда на двух громадных кораблях, более чем достаточно, чтобы выпустить кишки мятежникам?
Казалось, что второе вероятнее. С чего бы землянам высоко ценить бойцовские качества каких-то немытых колонистов? Откуда в захудалой колонии возьмутся талантливые стратеги и тактики? Какое чудо подарит Тверди обученных солдат? Можно призвать на военную службу хоть пятьдесят миллионов фермеров, вооружив их допотопным оружием, но они как были фермерами, так и останутся ими. Чем их больше, тем проще обнаруживать их и бить. Устроить одно-два показательных побоища, чтобы уцелевшие слегка задумались, после чего предъявить нам еще один ультиматум – так, по-видимому, рассуждал земной командующий. Во всяком случае, мы очень на это надеялись.