Ребус-фактор
Шрифт:
У раскаленного шара, до половины ушедшего в мягкую красноватую почву, были, однако, другие планы. Некоторое время он потрескивал, освобождаясь от черной обгорелой корки. Остыв – начал видоизменяться.
Он растянулся в блин и, сокращаясь, как плоский червь, выполз из выбитой им ямы. Вскоре блин стал толще – буй поглощал грунт и перерабатывал его, наращивая массу и возможности. Вырастив лучемет, он выжег джунгли вокруг себя на расстоянии ста шагов. Зеленые лесные гиганты, полные влаги, пылали не менее ярко, чем уже обгоревшие стволы. Вместе со змееподобной ящерицей в ее желудке сгорело пойманное ею насекомое. Вспыхнул и свалился с горящей ветки чешуйчатый зверек, лакомящийся ящерицей.
Потом все стихло. Не получив подкрепления, угасло задушенное влагой пламя. На джунгли опускалась ночь, и покрасневший солнечный диск утонул в огромных клубах дыма, поднимающихся от выжженной пустоши. В полном безветрии дым лег на джунгли шляпкой гигантского, лишенного ножки гриба.
Большинство лесных обитателей бежало прочь. Звери уходили от беды, как не раз делали это прежде во время гроз, когда небо бросало на землю огонь. Никто не насторожился всерьез, как умеет настораживаться мыслящее существо, потому что на планете не было мыслящих существ.
Пока не было.
Не мыслил и сам буй. Более примитивный квазиживой организм, нежели галактический бот-сеятель, буй жил инстинктами, а не разумом. Инстинкт подсказал ему расчистить площадку. Инстинкт подсказывал ему теперь переждать ночь. За ночь дым рассеется, и с первыми лучами солнца надо будет распластаться по мягкому пеплу на всю площадь расчищенного места и заряжаться солнечной энергией, накапливать ее изо дня в день, чтобы быть готовым… к чему? Сейчас он и сам не знал. Но твердо знал, что так надо, и действовал методично и безошибочно. Ему незачем было понимать, что его время наступит лишь тогда, когда бот-сеятель из гиперпространственного нырка пошлет сигнал, который будет принят в метрополии.
День проходил за днем, и солнце в полдень жарило вовсю. Облачные дни и грозы не нравились бую, но они сменялись днями без единого облачка. Буй лежал на выжженной поляне, напоминая круглый ковер на арене колоссального цирка. Лишь самые безмозглые животные рисковали приближаться к нему, но даже они не смели притронуться к странной плоской твари. Это спасало им жизнь.
Наконец пришел день, когда буй почувствовал, что он готов. Центр ковра начал вспучиваться горбом, и к центру поползли края. Ковер съеживался, словно шагреневая кожа, но не терял объема. Скоро он вновь стал шаром, но лишь на минуту. Какая-то сила заставила его сплющиться с боков, словно эритроцит или колесо без спиц, но с колесным диском, толстое колесо невиданного вездехода, способное повалить и искрошить в щепки любое дерево. Колесо, однако, никуда не покатилось и ничего не повалило. Прошла еще одна минута, и буй врос основанием в почву. Теперь он смахивал на надгробие без надписи, но размер надгробия напоминал по меньшей мере о слоне.
Шли дни, а вид буя не менялся. Дожди размыли пепел, и на расчищенной поляне начали появляться намеки на будущие джунгли – зеленые былинки, проросшие из взявшихся неизвестно откуда семян. Буй не реагировал. Он просто ждал.
И вожделенный миг настал. Буй ощутил сигнал извне и потянулся к нему всеми инстинктами, машинными и примитивными. Время пришло. Одна из плоскостей «надгробия» никак не изменилась, зато на второй проявилось круглое пятно полутораметрового диаметра. По твердой, казалось бы, поверхности пятна пробежала рябь, и пятно стало бездонной дырой, освещенной изнутри бледным, похожим на коронный разряд, лиловым сиянием.
Первым оттуда появился небольшой механизм на восьми паучьих лапах. Взяв пробы воздуха, почвы и выдернув один из ростков в качестве биологического образца, он побегал по поляне, вернулся к «надгробию» и канул в лиловое сияние. Теперь сторонний наблюдатель сказал бы, что перед ним не надгробие, а скорее арка, дальний конец гиперпространственного туннеля, или попросту – Врата.
Некоторое время ничего не происходило.
Но вскоре из сияния в дыре боком, по-крабьи, вылез человек в камуфляже, бронежилете, дыхательной маске и с короткоствольным импульсным лучеметом на ремне через шею. Посидел на корточках, вертя головой и стволом во все стороны, и осмелился привстать.
Вновь тщательно огляделся и позвал:
– Выходи, Марк.
Тот, кого звали Марком, уже торчал головой наружу из Врат – ни дать ни взять маленькая птичка, выглядывающая из громадного дупла. Теперь он тоже вылез, огляделся и, не заметив ничего опасного, приосанился.
– А ведь недурно, а? Воздух почти нормальный, и тяжесть совершенно земная…
– Сто два процента земной, – отозвался первый.
– Вот я и говорю: норма, почти комфорт…
– Зато жарко. Впрочем, сейчас полдень да еще лето. Как-то тут зимними ночами будет?
– Не замерзнут, Пит, – хмыкнул Марк. – Растительность-то тропическая. Значит, зимы теплые. Райское местечко. Через год здесь будет десять миллионов колонистов.
Петр, которого Марк звал Питом, понимающе ухмыльнулся. Они уже год работали вместе и научились понимать друг друга с полуслова. Прежде они находили удовольствие в подколках: «Завидуешь небось колонистам, а?» – «Да ты что, сдурел?» – но эти шуточки давно надоели. Лучше как следует смотреть по сторонам, чем зубоскалить. Первопроходец дорожит своим местом и не хочет, чтобы его списали в инструкторы. Управлять толпой первопоселенцев, сбивать бестолковое двуногое стадо в хоть какое-то подобие осажденного – именно осажденного! – лагеря, строить временные жилища и колючие ограды, вести осторожную разведку, терять людей, получая взамен крупицы бесценного нового опыта, бороться с эпидемиями, хищниками и глупцами, наказывать нерадивых, приобретая врагов, и медленно, но верно раздвигать, раздвигать границы лагеря – до водоема, до гор, до рудных месторождений и так далее, пока не появится уверенность: этой планете уже не стряхнуть с себя людей. Не романтика, а рутина. Что увлекательного в такой работе? Но так уже было, так еще будет.
Живи Марк и Петр в те времена, когда экспансия человечества в Галактику казалась далекой туманной перспективой, кто-нибудь из них, возможно, пошутил бы: «Люди нужны для того, чтобы правительства не знали, что с ними делать». В те годы Земля задыхалась от перенаселения, и никакие лунные и марсианские колонии не могли решить проблему. Но уже более полутора веков динамика роста населения Земли оставалась устойчиво отрицательной. Один, максимум два ребенка в семье. Часто – ни одного. К чему рожать детей, если старость и так обеспечена?
История человечества полна парадоксов. Вот еще один: галактическая экспансия началась лишь тогда, когда население Земли и без того уменьшилось с девятнадцати до семи миллиардов человек. Быть может, кому-то в голову пришла тривиальная, но пугающая мысль: мало-помалу человечество может просто-напросто вымереть естественным порядком, так и не выйдя за пределы родной системы. Может, и так, но вряд ли. Скорее все-таки Объединенным правительством Земли руководили более прагматичные соображения. Поискать, нет ли в иных мирах чего ценного для Земли. Раздвинуть границы познания, что часто бывает полезно, хотя заранее не скажешь, как именно. А заодно сплавить с Земли балласт – ведь в семи миллиардах людей его почти так же много, как в девятнадцати. Балласта заведомо не бывает лишь в одном случае: когда человек на планете один-одинешенек.